— Ты так говоришь, словно я уже держу у себя в руках наследство покойного отца, — резонно возразила Амальда. — Где ручательство того, что мне удастся выиграть тяжбу? Кто даст мне эти гарантии?

— Господин Кордо. Но для этого необходимо ваше присутствие. Хочу ещё предупредить: вам нескоро доведётся вернуться в Париж, тяжба может затянуться…

Амальда больше не колебалась — дело сулило выгоду; речь «посланца» выглядела вполне убедительной.

— Что ж, подожди меня здесь, я очень скоро вернусь, — сказала она.

— Вы найдёте меня у ворот Сен-Жак, — заявил на это Пернель. — Там же будет ждать вас экипаж.

С этими словами он, поклонившись, отошёл и направился к коновязи. Поглядев ему вслед, Амальда вернулась во дворец и не мешкая пошла к королеве. Бланка понимающе кивнула и велела Бильжо довести фрейлину до ворот, дав ей для сопровождения двух воинов.

Бильжо с Амальдой вышли из покоев королевы.

Проводив их обоих глазами, Бланка и Агнесса уселись за шахматный столик и принялись расставлять фигуры для игры. В это время снова вошёл камердинер.

— Ваше величество…

— Опять ты, Понсар? — подняла на него удивлённые глаза Бланка. — Что ещё случилось? Прибыл новый гонец или, быть может, посол из Германии или Рима? Говори же, что ты застыл, словно вошёл в камеру пыток?

— Прошу простить меня, ваше величество, но камеристка графини де Боже хочет немедленно переговорить со своей госпожой о чём-то весьма важном.

Королева и Агнесса переглянулись.

— Какого рода известие? О чём? — Бланка бросила на камердинера тяжёлый взгляд. — Ты не догадался у неё спросить?

— Я спросил, но она ничего не пожелала мне сказать, — развёл руками Понсар. — Она сообщит только своей госпоже — такими были её слова.

— Что ещё за новости! — вскинула брови Агнесса — Где ты её видел и когда?

— Да только что, ваша милость.

— Где же она?

— Здесь, совсем рядом, всего в нескольких шагах.

Агнесса, недоумевая, бросила вопросительный взгляд на королеву. Бланке в ответ оставалось только понимающе кивнуть с лёгкой улыбкой:

— По всей вероятности, разговор секретный, причём даже вдовствующей королеве не положено знать такие тайны. Ступайте, Агнесса, и возвращайтесь, что бы ни сообщила вам камеристка. Быть может, я смогу вам в чём-либо помочь.

Агнесса вышла. Камеристка стояла у арочного перекрытия и, было видно, в нетерпении ждала свою госпожу.

— В чём дело, Бланкетта? — строго спросила её мадам де Боже. — Какую такую важную весть ты принесла, что не побоялась добраться даже до покоев королевы? Благодарение Богу, стража знает тебя в лицо, в противном случае тебя просто вышвырнули бы отсюда как последнюю нищенку.

— Мадам, — в ответ на это взволнованно заговорила камеристка, — мне не терпится сообщить вам приятную новость, это и побудило меня немедленно же разыскать вас.

— Что за новость? Говори же скорее!

— Ко двору прибыли торговцы пушниной! Великолепные меха: соболя, белки, горностай! А какие ткани! Уверена, вам не доводилось видеть подобной красоты. Ткани эти с Востока. О, сарацины понимают в этом толк! А меха из Руси. Зная вашу страсть к такого рода вещам, я бегом бросилась за вами.

У Агнессы тотчас загорелись глаза. Она и в самом деле обожала наряды и всегда одевалась по последней моде. Об этом было известно всему двору. Но, мало того, супруга графа Шампанского нередко и сама диктовала моду. Так, например, по её инициативе придворные дамы в Шампани стали расширять и удлинять рукава, а накидную одежду удлинили до размеров платья с длинным шлейфом; затем она придумала прикреплять к плащам откидные воротники треугольной формы, спускавшиеся до середины груди. Кроме того, с её лёгкой руки женщины стали носить высокие головные уборы, похожие на чалму, а на шапочку с жёстким околышем надевали в виде украшения шапель, или венец; обычную белую ткань при этом сменили на бархат и шёлк, украшенные драгоценностями. Нововведения очень скоро прижились в кругу парижских модниц, затем добрались до Англии, Германии и Италии.

— Ты верно поступила, Бланкетта! — возбуждённо воскликнула Агнесса, выслушав свою камеристку. — Где сейчас эти торговцы?

— На аллее, где недавно состязались в стрельбе из лука. Там уже идёт бойкая торговля. Ах, мадам, вам следует торопиться, пока не раскупили лучший товар.

— Ты права, скорее идём туда! Ожидай меня здесь, я скоро вернусь, только предупрежу королеву-мать.

Она вернулась в покои Бланки и торопливо, что называется в двух словах, поведала о сообщении камеристки.

— Мадам, я тотчас должна быть там! Скоро праздник — день Поминовения, — и я мечтаю покрасоваться в новом роскошном платье. Если хотите, мы пойдём вместе — мне будет приятен выбор, сделанный вашей рукой. Быть может, вы подберёте кое-что и для себя.

Вздохнув, Бланка печально улыбнулась.

— О каких нарядах вы говорите, моя милая? Вдовствующей королеве Французской не пристало шить новое бальное платье, её удел — носить траур. Да и прошло моё время наряжаться: мне уже не двадцать лет, а значительно больше. Мой гардероб и без того велик; боюсь, мне не сносить всех моих платьев до глубокой старости. Ступайте, Агнесса, я вижу, вам не терпится уйти. Заходите потом ко мне, ведь вам, конечно же, захочется похвастаться покупками. Ну и я немного погрущу, вспоминая свои юные годы, когда чуть ли не ежедневно меняла наряды.

Присев в лёгком реверансе, Агнесса вышла из покоев королевы, и они с Бланкеттой не мешкая направились в сторону будущей улицы Мельников.

Бильжо торопился. Амальда едва поспевала за ним. Лестничный марш он не прошёл, скорее, пробежал. Дочь барона Жерара миновала за это время всего несколько ступенек.

— Куда ты так спешишь, словно за тобой вот-вот сомкнутся воды Чермного моря? — с укором спросила она.

Не отвечая, скрестив руки на груди и опустив голову, Бильжо стоял внизу в ожидании. Подойдя, Амальда положила руки ему на грудь.

— Не время предаваться размышлениям, — мягко сказала она. — Да и о чём они? Тебя беспокоит мой внезапный отъезд?

Он поднял на неё тяжёлый взгляд. В его глазах читалась тревога.

— Мы простимся во дворе, — коротко сказал Бильжо. — Я дам тебе несколько человек.

— Разве ты не проводишь меня до ворот? — В голосе Амальды сквозили нотки огорчения.

— Нет.

Они спустились во внутренний двор. Бильжо был хмур, но заставил себя улыбнуться. Ему было не по себе. Он чувствовал, что делает что-то не так. Его тянуло вернуться, его помыслы, душа, сердце — всё рвалось туда, откуда он ушёл, покинув свой пост. Он не мог объяснить себе, почему стремился скорее уйти с этого места и вновь оказаться рядом с королевой. Он понимал, что Амальда не простит ему холодного прощания и, обняв её за плечи, искал необходимые в таких случаях тёплые слова, но не находил их. Он был недоверчив по природе, и сейчас, вспоминая рассказ Амальды, не переставал задавать себе вопрос: зачем и кому нужно, чтобы она поехала в Овернь? Разве поверенный её отца, коли уж он заранее обнадёжил её, не может уладить дело без её присутствия? Почему так необходимо, чтобы она была рядом? Или нужна всего лишь её подпись, так как бумаги, удостоверяющие её родословную, находятся в замке Лонгеваль? Но подпись можно получить и здесь, а потом с этим документом вернуться обратно… Зачем кому-то понадобилось, чтобы Амальда покинула Париж? Зачем её выманили из королевского дворца? Выманили?..