А Глеб Сиверов в это время был на похоронах Геннадия Демидова. Его удивило огромное количество собравшихся. Он всматривался в лица тех, кто пришел проститься с честным журналистом. У многих на глазах были слезы, но были и абсолютно бесстрастные лица Я мужчин в серых плащах. Глеб хорошо знал эти лица.

* * *

«Мерзавцы! Мерзавцы, – думал Глеб. – Это ваших рук дело, это вы виновники смерти. Вы не дали ему пожить. Что он плохого вам сделал? А, вы боялись, что ваши грязные делишки будут раскрыты?..»

Глеб положил ладонь себе на грудь, медленно провел по ней и нащупал папку с документами.

"Это обязательно будет передано по адресу. Обязательно. И тогда многим из вас непоздоровится, и ваши грязные делишки будут раскрыты. Негодяи, подонки!

Вы только и способны убивать тех, кто с вами не согласен, убивать жестоко, изощренно. И самое страшное, что никто не может вам противостоять".

Пару раз Глеб ловил на себе подозрительные взгляды, но он был так одет и выглядел столь неказисто, что вряд ли мог привлечь внимание, и вряд ли кто-нибудь мог догадаться, что этот человек знает очень много, что сейчас у него под грязным драным пальто хранится целлофановая папочка с важнейшими документами, с документами, которые могут решить судьбу очень многих людей.

«А вот с ним-то я уж точно разберусь», – уже в который раз пообещал Глеб Сиверов, думая о Студийском.

Он видел, как вынесли гроб с телом Геннадия Демидова, видел лица журналистов. Многие из них были ему хорошо знакомы по телевизионному экрану, статьи других он читал в газетах, а вот в лицо не знал.

– Ладно, земля тебе пухом, – прошептал Глеб Сиверов и покинул процессию.

Он знал, что Студинский должен обязательно быть на похоронах, но как ни старался высмотреть его – не нашел.

А полковник Студинский действительно был здесь, он сидел в машине с темными стеклами и наблюдал за процессией, медленно двигающейся по улицам столицы. На его губах застыла самодовольная улыбка. Кто-кто, а уж он-то хорошо знал, почему погиб Геннадий Демидов. Он даже знал, кто сидел за рулем «рафика», сбившего Геннадия. И он, полковник Студинский Владимир Анатольевич, четко помнил номер шифра, так же четко, как телефон своего шефа.

«Убивать вас надо, надо убивать таких мерзавцев, – глядя на скорбные лица журналистов, думал полковник Студинский, – все напасти из-за вас. Вы виновники всего, вы развалили страну, вы разрушили Союз своими статейками. Вы все диссиденты. Вы все ненавидите власть, законную власть. И занимаетесь только тем, что разрушаете ее, растаскивая камень за камнем. Вы поливаете грязью тех, кто честно работает на государство. Вы собираете всякую гнусную информацию, сплетни, ищите компроматы, а затем сладострастно печатаете в газетах, показываете по телевизору. Вас всех надо выслать из страны. А еще лучше отправить в Сибирь, подальше, на лесоповал, где холодно, где ветер, где пальцы от холода не гнутся, там вам и в голову не придет мыслишка написать какую-нибудь грязную статейку. Эх, моя бы воля, я вас всех сейчас же уничтожил…»

– Но как же их много, – пробормотал полковник Студинский и скрежетнул зубами. – И не все еще собрались, сволочи и мерзавцы.

А журналисты медленно несли гроб с телом коллеги. Их лица были мрачными: многих журналистов могла ожидать такая же судьба. Ведь почти за каждым из них следили, и любой из них мог, опубликовав какой-нибудь материал, вызвать на свою голову гнев властей предержащих. Но они понимали, что не зря погиб Геннадий Демидов, не зря отдал свою жизнь. Одним честным журналистом стало меньше, зато они все сейчас почувствовали, что являются силой и что-то могут сделать.

Правда, никто из журналистов не верил, что убийцы Геннадия Демидова будут найдены, будут схвачены и предстанут перед судом. Все прекрасно понимали, что за смертью Геннадия стоят большие люди и что с их ведома был убран честный, но неудобный журналист.

Шествие двигалось к Троекуровскому кладбищу.

«Там они будут говорить красивые слова, говорить, какой честный был этот Геннадий Демидов, этот щенок, из-за которого возникло столько проблем».

Студинский нервно курил, размышляя о том, что видел, а Глеб Сиверов подошел к такси, открыл дверь. Таксист посмотрел на бомжа и уже хотел ругнуться матом и послать его куда-нибудь подальше, но услышал спокойный твердый голос:

– На проспект Мира подбросишь? – Глеб вытащил из кармана деньги.

Таксист явно не желал везти грязного бомжа и поэтому назвал несусветную сумму.

– А что так дорого? – осведомился Глеб. – За знание иностранных языков берешь, что ли?

Таксиста подобный поворот смутил, он никак не ожидал, что бомж будет столь настойчив.

– Ну ладно, садись, повезу. Заплатишь по счетчику плюс на чай.

– Договорились, – сказал Глеб и сел в машину, поставив на колени дерматиновую сумку.

– Куда на проспект Мира?

– Рыбный магазин знаешь?

– Конечно, знаю, кто ж его не знает.

– Вот к нему меня и подбросишь.

– Хорошо, шеф, – иронично усмехнувшись, сказал таксист.

Глеб посмотрел на себя в зеркальце. Действительно, от его вида могло воротить. Грязный, клочковатая бороденка, кустистые брови, пегие космы, выбивающиеся из-под шляпы, и рваное пальто.

«Если бы он знал, что у меня лежит за пазухой и что в сумке, наверное, он бы не стал вообще ни о чем спрашивать, а помчался бы стрелой, – подумал Глеб, ощущая на коленях тяжесть сумки, полной всевозможного оружия, – Интересно, как там дела у моего приятеля?»

Глеб вспомнил Сиротку и улыбнулся.

– Чего улыбаешься? Анекдот вспомнил? – спросил таксист.

– Да нет, друга вспомнил.

– Мерзкое сейчас время, – таксисту явно хотелось поговорить.

– А чем же оно мерзкое?

– Да вот журналиста убили. Правду никому не дают сказать.

– Какого журналиста?

– Да этого, из «Московского комсомольца». Единственная газета, которую еще можно читать, в которой еще пишут правду.

– Не знаю, – пожал плечами Глеб, – я газет не читаю.

– Тебе-то и не надо их читать.

Глеб оттянул рукав пальто и взглянул на часы. Таксист заметил часы Глеба и присвистнул: он знал толк в часах и прикинул в уме, сколько могут стоить такие «котлы», как у этого бродяги, и, сам не зная почему, проникся уважением к своему пассажиру.

– Хорошие у тебя часы. Может, продашь? – предложил он.

– Да часы хорошие, но я думаю, что у тебя не хватит денег, чтобы их купить.

– Это точно. А сколько ты за них хочешь? Баксов пятьдесят я могу тебе за них дать, – таксист понял, что это не простой бомж, который сшивается у ларьков, выпрашивая подгнившие бананы и пустые бутылки.