Секретаря обкома Гудошников нашел примерно через час на товарной станции, где рабочие грузили станки и заводское оборудование.

— Вокзал бомбили, там пожар, — сказал Гудошников. — Наш вагон сгорел…

— Знаю, — бросил тот спокойно. — Составов больше нет, загружаем последний… Немцы прорываются к городу.

— У вас найдется один вагон в этом составе?

— Нет, не найдется, — сказал секретарь. — Часть оборудования приходится закапывать… Нет вагонов!

— Но нужно эвакуировать архив! — горячился Никита Евсеевич. — Это наша история!

— А это — наше оружие! — секретарь указал на платформы, груженные станками. — Вы это понимаете?

— Понимаю…

Секретарь сел в машину, однако дверцу не захлопнул.

— Я вам пришлю еще грузовик и танкетку для охраны, — сказал он. — Постарайтесь взять только самое ценное. Уходить из города будете с воинской колонной, торопитесь…

Во дворе архива стояли горы ящиков. Нечего было и думать, что все это войдет в кузова двух грузовиков. Следовало еще раз сделать отбор, а остальное закапывать или все-таки жечь. Гудошников подошел к яме, выкопанной женщинами: по стенам ее медленно сочилась вода, и дно ямы уже было затоплено, Белоруссия, край болот… Что жечь, что закапывать в эту горькую землю — все равно…

Гудошников подозвал Зою, показал на яму:

— Что будем делать?

— Не знаю… — тихо вымолвила она. — Как вы решите…

— Как решите! — передразнил Гудошников. — Ладно, часть архива надо жечь.

— Давайте жечь, — устало согласилась Зоя. — Не отдавать же врагам.

— А что? Что жечь, что закапывать?! — разозлился и закричал Гудошников. — Или вам все равно?

— Мне не все равно, — сказала Зоя. — Но куда мы их денем? Куда? Я уже смотрела… Искала… Хотела предложить вам замуровать что-нибудь в подвале, но везде сыро и крысы! Вот такие! Я их боюсь…

— Я тоже их боюсь, — сказал Гудошников. — Боюсь и ненавижу…

Она глянула на него с недоверием, хотела что-то спросить, но промолчала.

— Зоя, — успокоившись, сказал Гудошников. — Снимайте с машины ящики. Нужно оставить только исторические материалы и документы периода коллективизации. Остальное — в яму… Что не войдет в яму — выносите на середину двора…

Зоя понимающе кивнула. В этот момент в воздухе что-то прошелестело, и на соседней улице полыхнуло зарево взрыва.

— Это уже не дальнобойная, — определил Гудошников. — Это уже гаубицы садят.

— Что? — спросила Зоя.

— Заканчивать нужно скорее, вот что! — отрезал Гудошников и направился к управляющему госархивом. — Скоро должна подойти еще одна машина, будете грузиться. А сейчас все лишнее таскайте в яму.

Завидев Никиту Евсеевича, семейство Солода зашевелилось. Племянник управляющего Гриша подхватил один из ящиков и понес в угол двора, к яме. Гудошникова вдруг словно что-то толкнуло изнутри.

— Ну-ка, стой! — крикнул он парню и подошел. — Что в ящике?

Парень молча поставил ящик.

— Здесь документы по архитектуре и строительству города, — с готовностью объяснил оказавшийся рядом Солод. — Описания, проекты, чертежи…

— Вскройте ящик, — приказал Гудошников.

Парень принес топор, оторвал крышку. Уже стемнело, но и в сумерках Никита Евсеевич, развернув первую же бумагу, увидел план старого города, начертанный в начале прошлого века. Часть какой-то стены, ворота, церкви, усадебные застройки, парки… Гудошников перебрал другие документы. Перед глазами мелькали какие-то цифровые выкладки, письма, прошения о строительстве в городе театра, деловая переписка архитектурного ведомства губернского управления.

— Это нужно эвакуировать! — возмутился Никита Евсеевич и, взяв топор, пошел к другим ящикам. — Кто занимался отбором материалов?

— Я и мои сотрудницы, — объяснил Солод, забегая вперед. — Мне приказано было… Я получил инструкции…

Гудошников начал срывать крышки с ящиков, приготовленных в яму, смотреть документы.

— Это — закапывать! — приказывал он. — Это — в грузовик! Это — на середину двора…

Тем временем шофер откинул борт и вместе с женщинами начал снимать ящики горархива. Там командовала Зоя. Шофер нагреб беремя папок, предназначенных к уничтожению, и, бросив их посередине двора, облил бензином. Костер запылал ярко, осветив красным светом стены. В самый разгар работы во двор въехал еще один крытый грузовик и «эмка». Из легковушки вышел человек, не знакомый Гудошникову, и спросил, скоро ли закончат?

— К утру, — хмуро бросил Никита Евсеевич. — Приходится пересортировывать госархив. Ваш товарищ намудрил тут…

— Быстрее нужно! — отрезал приезжий. — Утром войска уходят из города! Вы должны выехать раньше!

Артобстрел усиливался. В западной и северной частях города полыхало одно большое зарево, в небе гудели самолеты и мельтешили стрелы прожекторных лучей. Но в зеленом, уютном дворе архива все казалось тихим и мирным. И если бы не полыхал костер, можно было бы подумать, что войны нет и еще долго не будет.

— Танкетка для охраны архива приедет через час, — сказал незнакомец, садясь в «эмку». — Что вы там жжете?

— То, что не можем эвакуировать, — бросил Гудошников.

Незнакомец вышел из машины и, подойдя к костру, выхватил одну из папок.

— Что вы делаете?! — закричал он. — Это же документы! Кто позволил?

— Это современные документы, — пояснил Никита Евсеевич, — за последние пять лет.

— Это документы! — повторил тот и подступил к Гудошникову. — Весь архив должен быть эвакуирован! Это приказ!

Управляющий Солод с многочисленным семейством застыл, склонившись над ящиком. Зоя пряталась за спину Гудошникова, прикрыв ладонью рот, и только шофер-охранник невозмутимо носил охапками бумаги и швырял их в огонь.

— Надо спасать лишь то, что представляет безусловную ценность! — резко сказал Гудошников. — О современной истории вы сами расскажете потом, после войны.

— Ну, вы за это ответите! — пригрозил незнакомец, направляясь к машине.

— Ладно, отвечу! — взъярился Гудошников. — Кто вы такой, чтобы здесь указывать?

— Это инструктор, — шепнула за спиной Зоя. — Пропагандист… Вы лучше не ругайтесь с ним…

— Не эвакуируете весь архив — пойдете под трибунал! — заявил инструктор. — Я немедленно доложу секретарю!

Он сел в машину и умчался. Минуту во дворе стояла тишина, и только пламя костра шелестело покореженной бумагой.

— Продолжайте! — наконец бросил Гудошников. — Надо спешить.