– Ты не будешь жить! – успевает выкрикнуть интуалийка.

Мэтр Одилон загораживает щитом короля. Кристалл перстня коннетабля усиливает защиту, но сама Орианна получает в грудь отраженный от щита удар и мгновенно погибает. Стоящих вокруг людей разметало ударной волной, многие ранены.

Все! Я больше не выдерживаю, прекращаю ворожбу и бегу к выходу на площадь, где случилась трагедия.

– Эмири! Эмири! – трясу тело наставника, рухнув перед ним на колени.

– Клер, мне нужна твоя помощь! Тристан, скорей! – король Роберт присаживается рядом с телом убитого брата и начинает плести заклинание, которое в прошлый раз смогло запустить его сердце.

Ночью об этом моменте много спорили, предлагая другие варианты, но Броссар настаивал именно на нем, потому что нужна прямая улика виновности интуалийки. Я была против, метресса Валанди тоже возражала, Одилон ругался и костерил друга, и только Роберт слушал молча и внимательно. Он задал только один вопрос:

– Эмири, ты действительно готов умереть за меня?

– Я верю в тебя, брат, – спокойно ответил Броссар.

Мои ладони ощущали холод остывающего тела. Он умер. Богиня, помоги! Мэтр Одилон положил руки на грудь другу, мои расположились на голове, зарывшись в густой шевелюре. Ветер развивал волнистые кудри, снежинки застревали между ними. Если мы сейчас не справимся, то несносный ворожей с непростым характером навсегда уйдет в царство богини. Оставит меня здесь одну, без его привычных язвительных слов, и я никогда не увижу, как он улыбается, не встречусь с взглядом его темных глаз, не почувствую вкус его поцелуя.

Роберт соединяет потоки нашей магии, концентрирует ее в своих ладонях в огромный энергетический шар.

– Хира! – выкрикнул король в конце заклинания и с этим последним словом отправил заряд в грудную клетку мертвого Броссара.

Богиня, спаси и помоги! Взмолилась я в который раз.

Тело Броссара от полученного заряда выгнулось, затряслось и забилось в судорогах. Магия бурлила, пытаясь завести остановленное сердце. Наставник не откликался. Ладонями не ощущала живые потоки. Отчаяние охватило с новой силой. Неужели не получилось?

– Брат, дыши! Троллий ты сын! – выкрикнул в сердцах Роберт.

– Эмири, – зарыдала я в отчаянии и наклонилась его к лицу.

Губами коснулась похолодевших губ и почувствовала легкое дуновение.

– Жив! – едва слышно выдохнула я. – Он жив! Ему надо помочь! – теперь почти кричала.

Стылый воздух обжигал, но почти этого не замечала. Роберт обессилено опустился рядом на ступеньку храма.

– Помогите! Целителя! – надрывалась, требуя от короля помощи. – Мэтр Одилон! Он жив!

– Пустите! Пустите! – послышался мужской голос. – Я целитель!

Незнакомый мне мужчина протиснулся сквозь толпу и опустился рядом с телом наставника. Круглое лицо серьезное, пенсне съехало набок, и вид у него потрепанный после падениях от ударной волны. Он только что оказывал помощь пострадавшим, а теперь поторопился на мой зов.

– Так что же вы, мои хорошие, парня на холодном камне держите? Заносите в храм. Живенько-живенько, – и эта его суетливая манера отчего-то подарила надежду.

Незнакомец спешил внутрь, что-то перебирая в своем чемоданчике, обычном для людей его профессии.

– Вот здесь будет хорошо, – одобрил расположение пациента целитель. – А теперь попрошу не мешать.

Он вдумчиво осматривал магией Броссара, приговаривая «так-так, так-так», а я не могла оторвать взгляда от его фигуры, наблюдая за каждым движением.

– Замечательно! – возвестил он наконец. – Легкие дышат, сердце стучит. Еще, скорее всего, подхватил простуду почек, что немудрено, пролежав столько времени на холодном камне.

– Он придет в себя? – всхлипнув, спросила его.

– Миленька, будет здоров твой муженек, – радостно сообщил мне целитель. – Немного пришлось поработать магией, вот он и пришел в норму. А расценки на такой затратный вид лечения, знаете, какие?

– Я оплачу! – утерев нос, пообещала ему.

– Вот и славно, – приободрился тут же мужчина. – Мой адрес: Аптекарская улица, четыре.

Суетливый целитель покинул храм, удостоверившись в состоянии пациента и поспешив на помощь раненым около храма.

– Муженек, значит, – весело хмыкнул мне на ухо бывший королевский судья. – Кошечка, да ты вышла замуж!

– Мэтр Одилон! – сердито дернула плечом, но в душе таяла от его слов.

Мэтр Эмири Броссар – мой муж? Смешно! И неожиданно волнительно.

– Клер, я договорился с твоим наставником, он закроет практику досрочно, – папин голос споен, но в нем холодная твердость.

Таким же тоном отец отдает приказания в гвардии своим подчиненным. Он сидит напротив, в кресле с высокой спинкой, у горящего камина в нашем доме. Ранняя весна выдалась студеной.

– Хорошо, папа, – грустно отвечаю ему.

– Сегодня мэтр Броссар привезет документы, – снова короткое сообщение, без единой эмоции в голосе.

– В школу? – спрашиваю и понимаю, что очень хочу встретиться с взглядом темных глаз.

Пусть он еще раз усмехнется, скажет что-нибудь о моем домашнем платье, назовет его образчиком провинциальной моды, лишь бы еще разок на него посмотреть.

– Нет, – в голосе папы послышалось недовольство, – к нам. Твоя подпись тоже требуется, что ты согласна с досрочным окончанием практики.

Вскинула голову. А если я не желаю, чтобы моя практика заканчивалась досрочно? Если я хочу уехать в дом у озера и прожить там оставшееся время, где могу каждый день разговаривать с наставником? В Камарг меня тянуло со страшной силой. Хотелось вновь засыпать и просыпаться под плеск волн, услышать местный говорок. И главное, смотреть в глаза мэтру Броссару и слышать его голос, зовущий меня по имени. Но этому не бывать. Так решил мой папа.

После коронации он примчался, едва услышал обо всем произошедшем. Имя мэтра Броссара, пожертвовавшего своей жизнью ради спасения короля Роберта, было у всех на устах. И папа взволновался о моей судьбе при ворожее.

За эти несколько дней он усиленно собирал сведения о моем наставнике. Так он узнал его историю. О том, что он сын Эдуарда, о его разгульной молодости, закончившейся добровольной ссылкой. И любящий отец ужаснулся, насколько присутствие такого человека может губительно сказаться на репутации его дочери. В резких выражениях он объяснил еще слабому после перенесенной смерти и возвращения к жизни мэтру Броссару, что не позволит мне и мгновения оставаться больше подле ворожея. Он обвинял его в том, что подверг мою жизнь опасности, втянув в расследование дворцовых заговоров, в разрушенной репутации. Обо мне стали ходить нелицеприятные слухи, распространяемые местными аристократками во главе с Селестиной Бертлен. Папа приводил как доказательство, что ворожей так и не прислал счетов за мои платья, тем самым еще раз подтвердив мнение высшего света, будто бы я а содержанка Броссар. После чего увез в Тулус.