Это означало бы забыть, что есть еще kasígnētos, другое имя брата, и, несмотря на то что у него куда более размытое институциональное значение, оно тем не менее является таким же классификационным термином. Хотя в поэтическом языке классической эпохи это слово действительно могло в определенных местах обозначать кровного брата (так, например, в софокловской трагедии), kasígnētos в первую очередь обозначает братство, понятое в самом широком смысле, в сфере родства по боковой линии. Если kasi- и в самом деле является эквивалентом хеттского kati-[806], то под kasígnētos следует понимать «рожденного вместе», «родственного»; и действительно, комментируя это слово как syngenés («рожденного-вместе»), схолиасты склоняются именно к такой интерпретации. Рожденный-вместе, родственный, то есть родственный по боковой линии, кузен[807]: kasígnētos, стало быть, является всем этим сразу и может служить опорой для конструкций всех тех, кто грезит об индоевропейской joint family: kasígnētos? – другими словами, cognatus[808]… Именно так в гомеровской эпопее, где adelpheoí часто мертвы, отсутствуют или оказываются предателями, группа kasígnētoi является самым надежным оплотом для героя: группа, чьи контуры часто размыты, разумеется, но чья легитимность[809] сравнима только с интенсивностью семейного аффекта, что ее окружает.

Итак, kasígnētoi: кузены и в то же время лучшие товарищи (étai) на поле боя, поскольку в борьбе они неизменно принимают правильную сторону – заодно, а не против. Боковые родственники, всегда при оружии, чтобы помочь своему «брату» в трудной ситуации[810]. Самые надежные союзники, поскольку сама идея предательства им как будто неизвестна по определению. Несомненно, из группы kasígnētoi получился бы совершенно прекрасный город. Правда, следует добавить – и это, разумеется, не является незначащей мелочью, – что если подобная группа и в самом деле существует, то Геродот помещает ее в границах скифского мира, а не в стране греков[811]:

Является ли фикцией город kasígnētoi, который не знал бы ни зависти, ни ненависти? Думается, не в большей и не в меньшей степени, чем платоновский город, где в очень похожих условиях братья зовутся adelphoí…

Итак, adelphoí, phráteres, kasígnētoi: в этом ряду именно первое слово – также единственное, означающее брата классически – таит в себе всю амбивалентность братского отношения. Тем не менее отметим, что, хотя phráteres и kasígnētoi говорят о нерушимом союзе, по сути своей защищенном от любых трений, не в этих словах мы найдем греческое политическое в его наиболее чистом виде: фратрия необходима, но – по крайней мере, в Афинах после клисфеновской реформы – она лишена какой-либо реальной власти, тогда как после Геродота проза, язык политики, забывает kasígnētos.

А что, если бы нам действительно потребовалось смириться с этой амбивалентностью? Конфликт оказался бы недалеко, впрочем, скоро мы к этому вернемся. Но терпение!

Прежде чем вновь встретиться с конфликтом, я позволю вклиниться еще одному мирному этапу: это греческий город, каким он хочет быть[813], или, по крайней мере, каким его любят мыслить философы. А мыслить в данном случае означает классифицировать – например, размещать отношения обоюдности, смежные и вместе с тем различные, внутри градации, которая от семьи, базовой ячейки, ведет без слишком больших разрывов к городу, сразу и предпосылке, и заключению дискурса – и таким образом вместе с Аристотелем выстраивается четкая цепь отношений philía, ведущая от брата к гражданину через товарища.

Adelphoí являются все, кто происходит от одних и тех же родителей: между собой adelphoí подобны товарищам (hetaīroi), что не означает, что все товарищи в свою очередь должны мыслиться как братья. Расположенный между вертикальной осью филиации и горизонтальной осью товарищества, брат колеблется от одной к другой, так что зияние между кровью и обоюдностью одинаковых никогда не исчезает[814]: аристотелевская операция – по крайней мере, в своей тенденции – нацелена на то, чтобы сделать брата и избранного брата кем-то одним, но опосредующей фигуры, которая могла бы реализовать эту фикцию, не существует, так что приходится довольствоваться рассуждением по смежности – а кроме того, всегда и в целом таинственно, по сходству. Ибо столь же верно, что есть что-то от брата в hetaīros[815]: разве тот и другой не относятся, подобно лакедемонским kásioi[816], к одной возрастной группе[817]? Итак, они являются одинаковыми, теми, между кем, как в поговорке, которую любит повторять Платон, «все является общим»[818].