архитектурного стиля. Теперь везде, как она заметила, стали наскоро преображать эти коробки, приделывая к ним колонны, ставя высокими треугольниками фронтоны с барельефами, украшая фасад лепными фигурками. Часто эти фигурки отваливались, их терпеливо прилаживали на место или заменяли другими. Город начал прихорашиваться, закрывать, насколько возможно, старые кирпичи прочной каменной облицовкой. А новые здание строились более фундаментально, с большим размахом и крепостью. Они высились по обеим сторонам скверика, проступая розовыми и желтыми пятнами сквозь зелень листвы.

С легким сердцем Надя следила, как ветерок подхватил с края урны бумажные обрывки. Один из них, словно белый лепесток, запутался в колючем кусте, прилип к ветке и никак не мог оторваться. Надя загляделась на него, и ей захотелось помочь ему, трепещущему, выбраться из куста. Желание было до смешного нетерпеливым, и она уже готова была встать, как вдруг новый порыв ветра унес клочок бумажки, уронил его на песчаную дорожку, по которой катилась детская коляска. Женщина, шедшая за коляской, наступила на обрывок записки, наступила и не заметила…

Наде сделалось грустно, и она побрела домой.

«Оставил меня, даже не постыдился… а приглашал с собой так… боялся, что вдруг пойду. И еще зачем-то придумал, что я техник. Знает ведь, где работаю. Зачем это? Считает неудобным…»

Она криво усмехнулась, вспомнив свою любимую книжку «Алые паруса». Ведь это он, Плетнев, дал ей когда-то эту книжку. Подарил и не вспомнил.

«А чего тебе нужно? — сердито спросила себя Надя. — Чего захотелось?»

Жаль было испорченного вечера.

Вспомнила Николая, его натянутую улыбку, пожалела хорошего парня и загадала: придет он завтра или не придет? Должен прийти. Конечно, не обязательно завтра. Через день, через два, а придет.

Но Надя ошиблась. Он не пришел.

Разве Николая обидел ее смех? Нет, конечно. Обида, которая отозвалась в нем болью, была от другого. Он уловил переглядку людей давно и хорошо знакомых. И, возможно, поэтому Николаю показалось, что между Надей и Плетневым было что-то большее, чем детская дружба. Конечно, нужно было ожидать, что так оно и случится, и глупо было надеяться. Стыдно стало Николаю, очень стыдно, едва он вспомнил, как вчера подошел к Аркашке, обнял его за плечи и, словно поздравляя с удачной сменой, поцеловал в щеку. Аркашка удивился. Начальник смены никогда не нежничал, не целовал его и за большие успехи. Откуда же было догадаться Аркашке, что Николай целовал его, чтобы узнать, сумеет ли он поцеловать в щеку девушку? Воспоминание об этом жгло его теперь стыдом. Думал о Наде, надеялся, мечтал… А что получилось?

И Николай не пришел.

Зато пришел Плетнев.

Накануне за столом у Громовых был разговор о Наде. Едва пригубив рюмку, Софья Анатольевна спросила: «У вас пока дальше детских воспоминаний не пошло?» — «Уверяю вас!» — «Жаль, она интересная девушка. Стоит внимания». — «Вы правду говорите?» — «Конечно!» Плетнев решил последовать совету своей, как он выразился, милой хозяйки. Он не стал ждать, когда Надя воспользуется данным ей адресом, а встретил ее после смены, извинился и объяснил, что не мог так решительно отказаться от приглашения начальника. По существу, это было почти деловое свидание, — Сергей Сергеевич никогда не пригласил бы просто так…

Плетнев говорил долго.

Надя слушала молча.

— Знаете, я все о том же: вам непременно надо учиться. Сергей Сергеевич сказал, на коксохиме должны открыться курсы повышения квалификации. Хотите, я узнаю, что это такое и завтра же сообщу вам.

Плетнев осторожно взял Надю под руку.

— Как вы провели вечер?

— Я читала… Помните, вы подарили мне однажды книгу?

— Да, кажется… дарил. А какую — убей бог — не помню, — признался он. — Десять лет прошло. Знаете, Надя, подарки помнятся только теми, кто их получает… Так какая же это книга?

— «Алые паруса».

— Разве я вам дарил эту книгу? Я с тех пор ее не перечитывал…

— Возьмите, перечитайте.

— Это чудесно! — обрадовался он и крепче стиснул Надину руку. — Я хоть сейчас.

Надя пообещала принести книгу, задумалась, спросила:

— А Николай как живет?

— Чем он вас так заинтересовал? — удивился Плетнев. — Мы жили с ним три года в одной комнате. Он за это время кое в чем преуспел, кончил техникум, руководит сменой. Но это, как мне кажется, ненадолго. Скоро, Надя, придет такое время, когда подобные места будут занимать люди только с высшим образованием. Пока у нас кадров мало, а он парень из рабочих — в этом его преимущество. А потом он снова станет к станку и будет стоять рядом с Бабкиным, — есть у нас такой общий знакомый.

— Я знаю, — улыбнулась Надя.

— И Бабкина знаете? Боже!

— Я только слышала… Мне одна девушка о нем говорила, она когда-то дружила с ним.

— Ах, вот как! Ну, а не завидую ей, — усмехнулся Плетнев. — Так вот… будет он стоять рядом с Бабкиным у станка, но чувствовать себя будет много хуже. Вы спросите, почему? Да потому, что Бабкина это вполне устраивает, он весьма доволен своей жизнью. А Леонов, после того как он побывает в маленьких начальниках, вряд ли удовольствуется положением обыкновенного рабочего. Одним словом, перспектива у него незавидная… Да, Надя, учиться — обязательно. Давайте уговоримся: вы будете учиться! Я от вас не отстану…

В учебном комбинате, куда обратился Плетнев, сообщили, что на коксохиме открываются двухгодичные курсы повышения квалификации. Он поспешил обрадовать Надю.

— На первое время вполне достаточно. Конечно, инженером вы сразу не станете, а техником — да.

— Оправдаю ваши слова.

— Вы хотели сказать — доверие?

— Нет, слова. Помните, вы сказали там… в парке, что я — техник…

— Вы все еще помните? — засмеялся Плетнев. — Уверяю вас, я сказал то, что думал… Но не в этом сейчас дело. Я вам категорически, — Плетнев подчеркнул, — категорически советую. И немедленно. Не бойтесь. Экзаменов никаких. А трудно будет — помогу. Если я Леонову помогал, то вам — тем более…

— Вы помогали ему, правда?

— Почему вы сомневаетесь?

— Нет… — запнулась Надя, — я не сомневаюсь, я спрашиваю…

Плетнев посмотрел на нее внимательно.

— Вам, возможно, кажется, что я плохо отношусь к нему? Если так, то вы несправедливы ко мне. Я отношусь к нему, как и ко всем, вполне доброжелательно. Мне с ним делить нечего, завидовать тоже нечему. Пути у нас разные. Мой путь самый верный — совершенствование! Я хочу, чтобы и вы пошли по этому пути. Но должен сказать, что я отношусь к вам не так, как ко всем, не так, как к Кольке Леонову, — он улыбнулся и заглянул ей в глаза. — В этом случае я немножко пристрастен. Нет, простите, не то хотел сказать… Я хотел бы… Впрочем, надо ли забегать