Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Долго ещё идти? – буркнул Марк.
– Парочка пещер.
Они сидели в аккуратной отделанной деревом и кафельной плиткой квадратной пещерке, свет здесь был от электрической лампочки, вмонтированной над входом. Факт наличия электричества в этом месте поразил Марка, но потом он вспомнил о дороге, на которой плавился падавший снег, и решил, что не всё так уж и плохо. Помещение было просторным с вентиляцией в стене и более всего напоминало жилую комнату. Здесь имелась пара узких кроватей, стоявших в одной части пещеры, в центре стоял круглый стол и шесть круглых табуретов вокруг него. Тут же находилась походная плита, на которой можно было приготовить пищу и необходимая для этого посуда. Этакая мужская берлога.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Марк у мужчины, уже включившего плиту и поставившего на её разогревавшийся блин металлический чайник с водой. – Так глупо, мы столько прятались и бежали, а познакомиться не успели.
– Глупо было бы, если нас поймали ещё там, в моём доме. Тогда твоё и моё имя значения бы не имели, – сухо произнёс спутник Марка. – Ничего не глупо, кроме смерти.
– Меня зовут Марк, а как твоё имя? – не обращая на раздражительное брюзжание, повторил вопрос гость катакомб.
– Лавр,– неуверенно ответил мужчина, будто сомневаясь. – Но это было так давно, что имя утратило для меня своё значение. После того, как я попал им в руки…
– Кто они, Лавр? Расскажи мне всё о них, об этих Стирателях, – попросил Марк, выбрав один из табуретов и с удовольствием плюхнувшись на него. – Я должен знать, от чего я бежал, как угорелый.
– Такие истории лучше рассказывать под крепкий горячий чай. – Лавр скинул свою заношенную куртку, откинув её на ближайшую кровать, его спутник же решил остаться в своей верхней одежде, на всякий случай. – Подожди ещё пару минут. Ведь что такое эти минуты по сравнению с той жизнью, которая пролетела за тридцать два года?
– Тебе столько лет? – спросил Марк.
– Да. Но чувствую себя стариком на шестьдесят два, – ответил Лавр.
– Мне тоже тридцать два. Недавно исполнилось, – оживился Марк.
– Подумаешь. Эти года, словно пыль, как налёт пепла, от которого никуда не убежать. Он везде.
– Да, я заметил, что здесь серовато чересчур. Почему?
– А это, приятель, всё следствия причин, – не весело произнёс Лавр. – А причин было предостаточно.
Вода в чайнике закипела, струясь обильным парком из поросшего накипью носика. Лавр заварил в две щербатые заскорузлые кружки чай, выудил откуда-то бутылку с коричневатой жидкостью и плеснул от души в заварочные ёмкости.
– Эй, что это? – С любопытством и опаской гость следил за заварочными манипуляциями.
– Не боись, это ром, – заверил его Лавр. – Старые запасы. Проверенные годами и людьми.
– Теперь можно? – Марк подтянул предложенную ему кружку с чаем.
– Вот теперь можно, – Лавр достал из деревянного с коваными углами рундука, мостившегося у стены подле кроватей, две жестяные коробки, размером с ладонь. – Будешь? Под такие прелести история, как мазанная, пойдёт.
В одной коробке было штук шесть сигар, а в другой аккуратной стопкой сложены плитки шоколадок.
– Я не курю, но от шоколада не откажусь.
– Твоё право. А я выберу толстуху Эльзу. Так мы называли раньше эти патроны табака, – усмехнулся Лавр.
В этот момент Марк поразился внешней схожести своего нового приятеля с самим собой. Лавр был более худ, сутуловат, волосы покрыла ранняя обильная проседь, но даже морщины не могли изменить глаза, нос и линию губ, как у Марка. Это живое отражение, сидевшее напротив и раскуривавшее сигару, поразило до немоты и обездвижило Марка, но взяв себя в руки и отхлебнув горячего чаю, он решил, что ему просто почудилось сходство, и он позволил алкоголю расслабить мышцы тела. К тому же, хоть шоколад постарел белым налётом и давно потерял срок годности, был, тем не менее, весьма съедобен, а вкупе с алкогольным чаем, божественен.
– Началось всё давно, для меня века назад, – начал историю Лавр, выдохнув в воздух густое и горьковатое облако.
Табак был не лучшего качества, Марк не курил последние полтора года, но имея приличный стаж курильщика за спиной, по запаху вполне мог отличить качество сигар или сигарет. Да и природа наделила его чересчур тонким обонянием, что порой сказывалось побочным явлением в виде сильных головных болей.
– Ты был мал, когда поменялся твой мир? – осторожно поинтересовался Марк.
– Да нет, я уже был вполне взрослым и мог сам отвечать за свою жизнь, – лениво продолжил Лавр, чай с ромом и сигара действовали на него успокаивающе, даже часть морщин разгладилась на расслабленном лице. – Я оканчивал школу, эту адову клоаку, порождавшую напыщенных гениев и тупорылых неудачников. Конечно же, я относился ко вторым. Всегда считал, что школы – тупиковые инкубаторы, стригущие мозги под одно лекало. А как в них любят делить на отличников и плохишей?! Если тебе поставили чёрную метку, хоть усрись, а так и останешься дерьмом в глазах этих взрослых, которые упиваются властью на кончике указки. К чему это я? Ах да, именно из стен одной из этих школ вышел так называемый гений, которого годами обучения холили и уверяли, что он надежда человечества, а его мозг бесценен. Если бы я знал тогда, к чему идёт, я бы ему раскроил череп монтировкой, достал мозг и кричал бы, глядя в мёртвые глаза: «Ну что теперь создашь, умник? Что ты теперь придумаешь? Сможешь оживить себя, чёртов сукин сын?».
– Что он натворил, Лавр? – тихо спросил Марк своего вмиг разгневанного собеседника.
– Этот чёртов гений после школы закончил один научный институт, и его целиком заняла идея усовершенствования человека. У этого парня снесло крышу. Он сутками пропадал в лаборатории одного частного медицинского учреждения. Один бог знает, что он там творил. После этот чёртов идиот оправдывался, что все его труды были направлены на улучшение человеческой ДНК с устранением ненужных и лишних качеств. Но он умолчал, что этими ненужными качествами были те, что делают человека человеком. Как я уже говорил, я оканчивал школу и мечтал о свободной самостоятельной жизни, где меня бы больше не тыкали лицом в исписанную мелом доску и не дырявили бы мне грудь чёртовой указкой. Тогда-то и появились первые тревожные репортажи о странных людях. Это был первый звонок для нашего зажравшегося общества. Все были уверены, что это быстро остановят и жизнь не вылетит из
