– Я не понимаю? У вас этот цвет вне закона? – Марку вновь стало холодно, хоть включенный обогреватель сжигал воздух на максимуме.

– Очнись, парень! Ты видел, как выглядят люди? Как выгляжу я?! – Лавр ухватил ладонью свой антрацитовый свитер и выпятил его вперёд. – Всё серое! Всё до чего они дотянулись!

– Что это значит? Они разве могут…?

– О! ещё как могут!

Лавр замолчал, его взгляд безвольно остановился на деревянной поверхности заскорузлого видавшего лучшие дни стола. Он положил ладонь на испещренную бесчисленными царапинами и глубокими порезами столешницу, а затем стал медленно водить пальцами по морщинкам мёртвого дерева.

– Смотри, у этого стола накопилась богатая история. Каждая щербина, каждая черта, каждое въевшееся пятно – это его память и жизнь. Может стол и неказист, но он неповторим и уникален. Нет больше нигде такого второго. А теперь представь, что его поверхность за считанные секунды очистили и разгладили, вычистили и обесцветили. Представил?

– Да, – тихо ответил Марк. – Но столу это явно пошло бы на пользу…

– Чушь! Если тебе стереть все извилины зараз, это пойдёт тебе на пользу?! – яростно вспылил Лавр. – Если у тебя отнять радость, страх, надежду и любовь, это пойдёт тебе на пользу?!

– Друг, они стирают мозг?! – Марка затрясло ещё сильнее, и он вцепился в край стола, чтобы не потерять равновесие и не упасть с табурета.

– Хуже! Они уничтожают всё, что делает нас людьми и даёт нам хоть каплю счастья. – Голос Лавра задрожал, и он сделал глубокую затяжку сигары. – Их не просто так прозвали Стирателями. Эти твари не знают покоя и сна. Не знаю как, но если такая тварь прикоснётся к тебе, то считай, ты уже не человек, а живой труп.

– Что они делают?! – от напряжения, скопившегося в подземной комнатке и горчившего дыма, нервы Марка сдали, и он закричал в лицо собеседнику. – Скажи же мне, наконец, что они делают с людьми?!

– Я скажу тебе, что они делают! Скажу! Эти ублюдки стирают любой цвет и оставляют после себя фирменную метку. Всё будет серым. Одежда, волосы, а иной раз и кожа, если она была смуглой. Но хуже всего, что они забираются в мозг и стирают его подчистую. Человек становится не то чтобы дебил, он лишён разума напрочь. Никакой разумной речи, никакой элементарной моторики. Это будет живая кукла-марионетка. Раньше я не любил чёрный цвет, считал его мрачным и неживым. Как же я ошибался! В нём столько жизни! Это серый безжизненен и безлик. Вот почему я понял, что ты не отсюда. Ты слишком ярок для нашего мира, парень! Мы специально носим серые одежды, чтобы не привлекать этих монстров.

– А книги? Что с ними?

– Если бы эта книга, – Лавр кинул взгляд на куртку Марка, – этот томик Шекспира попался в руки одного из них, то обложка стала бы похожа на выжатый лимон цвета гнили, а внутри бы ты обнаружил тусклые пустые страницы. Эти твари питаются любой информацией, а книги их любимое лакомство. Они стирают любую литературу с завидным упорством, а нам остаётся всё меньше и меньше, за что ещё можно держаться, чтобы не пропасть в тусклой мгле безызвестности.

– Ты говорил, что столкнулся с ними. Но как ты остался нормальным?

– Меня спасла Клара, моя жена. – Голос Лавра дрогнул, глаза смотрели вперёд, прямо в лицо собеседника и в то же время сквозь него, сквозь время. – Они появились неожиданно, рядом не было кошек, чтобы предупредить нас об их прибытии. Мы с Кларой в тот момент шли по дороге в город, это было два года назад, летом. В прошлом мы часто любили прогуливаться за пределы города, брали корзинку с едой, да шерстяной плед и устраивали себе пикник среди трав и цветов. Моя жена обожала бродить босиком по траве, напевать песни и плести венки из полевых цветов. Как же это было давно! Я порой сомневаюсь, что это было со мной. Будто чужие цветные обрывки счастья остались во мне, как укор и приговор за то, что случилось. Как я говорил, они появились из воздуха неожиданно для нас. Их было всего четверо, вроде бы ерунда, но если ты оказался в поле зрения Стирателя, то убежать от него непросто. Клара оказалась позади них, окружили эти бестии меня, а её они не заметили. Я не стал кричать, наоборот, поймав её испуганный взгляд, дал ей понять, чтоб она бежала. Я попытался максимально приковать их внимание к себе и рванул мимо двух из них, надеясь, что все твари устремятся за мной. Так и случилось. Всего я не помню, только запомнился мне крик Клары и холод от прикосновения рук этих нелюдей. Они словно подменяли тепло моего тела на их холод, высасывая цвет и знания. А потом я, видимо, потерял сознание.

Лавр снова умолк, его жилистые ладони накрыли лицо, а когда вернулись на испещрённый жизненными отметками стол, подавленный историей, Марк заметил скатившиеся по морщинистым щекам друга слёзы.

– Это я виноват. Я один виноват, – забормотал себе под нос мужчина.

– Лавр? Что произошло дальше? – Марку стало не по себе и захотелось срочно подняться наверх, увидеть небо, ощутить морозные касания ветра на лице и шее, увидеть любые цвета, кроме тоскливого серого.

– Клара, она позвала их в тот самый момент, когда я отключился. Зачем?! Зачем она это сделала?! – Лавр со всей силы стукнул кулаком по столу. От неожиданности Марк дёрнулся и чуть не свалился с табурета. – У неё был хоть и малюсенький, но шанс спастись, пока они дожрали бы мою суть. Но нет! Она была больше чем жена, она была настоящим другом. А друзья в беде не бросают.

– Они её стёрли? – Собственный голос Марку показался чужым и далёким.

– Всю до последней капли жизни! – завопил Лавр, лицо его побагровело от гнева, но глаза извергали тонкие ручейки горечи. – Я отделался лишь сединой и частичной потерей памяти и некоторых чувств. Это пустяки по сравнению с тем, что могло быть. Всё благодаря моей любимой жёнушке. Я нашёл её в нескольких метрах от себя. Она лежала плашмя на земле, руки вдоль тела, ноги вытянуты. Господи, да она была похожа на манекен, куклу с широко открытыми глазами. Глазами, которые когда-то были пронзительного василькового цвета, а теперь бесцветными, как у рыбы в реке. Она состарилась. Стиратели высосали из неё молодость. Может, будь их меньше, что-то осталось бы от моей Клары.

– Она умерла?! – Ком воздуха застрял в горле Марка.

– Нет. Но для неё было бы лучше, если б она не