– Ты мне нравишься, Марион! – одобрительно усмехнуласьДжессика. – С тобой интересно. Правда, иногда мне ужасно хотелось, чтобы ты небыла такой простодушной, тогда бы было еще интересней. Твоя беда в том, что тыслишком доверчива! А верить нельзя никому. Ты же с разинутым ртом слушала все,что тебе плели я, Глэдис, Десмонд… Вот и дослушалась. Ты ведь небось веришь ввысшую справедливость, да? Неужели еще не убедилась, что громы небесные несобираются грянуть над моей головой?

Правду сказать, в первые мгновения Марине почудилось, чтоДжессика повредилась в уме, если пришла сюда. Но она надеется уйти… Значит,знает, как открыть ее изнутри. Но вряд ли она явилась для того, чтобы сообщитьэту тайну Марине. Ведь Джессика – человек, лишенный души, сердце ее мертво длядобра и сочувствия. Она непреклонна, как мужчина, и очень опасна, потому чтоумна и коварна.

Зачем же Джессика пришла сюда? Скорее всего, чтобынасладиться страданиями Марины. Окончательно пригвоздить поверженную соперницу.И, может быть, даже раскрыть ей свои карты. Недаром же нарцисс – ее любимыйцветок! Самолюбование – сущность Джессики, все свои злодейства она совершилаисключительно из любви к себе.

Марина вдруг подумала, что могла бы заподозрить красавицучуть ли не с первого дня, когда Джессика так пылко рассказывала ей о нарциссах.Из этих цветов плели себе венки эринии, богини мести и возмездия, и Джессика сневероятной терпеливостью, сдержанностью, расчетливостью сплетала свой венок.Только ей пока невдомек, что о ней уже все известно!

Марина вскинула голову, но тут же погасила огонь глаз. Невремя торжествовать. Ведь ничто не мешает Джессике в одно мгновение привести вдвижение известный лишь ей механизм и оказаться за пределами обители смерти,оставив здесь Марину. И хоть Десмонд знает, на что способна его вновьобретенная сестрица, характер Джессики так же несгибаем, как ее осанка. Чертзнает чего от нее еще можно ожидать! И как ни хочется с горделивым отвращениемплюнуть ей в лицо, нельзя забывать, что она – единственная надежда Марины наспасение, единственный ключ от потайной двери. И с этим ключом следуетобращаться бережно…

– Что-то ты притихла, Марион, – обеспокоенно сказалаДжессика, приближаясь. – Ты не могла настолько обессилеть за день и две ночи.

Марина так испугалась, как бы Джессика не огляделась и незаметила глиняного сосуда, еще наполовину полного водой, не вздумала опрокинутьего, что ринулась в бой, желая во что бы то ни стало отвлечь соперницу:

– Зря ты думаешь, что Десмонд женится на тебе!

– Очень надо! – фыркнула Джессика, и Марине показалось, чтомисс Ричардсон (вернее, новоявленная леди Маккол) сейчас все расскажет о себе исвоих планах. – Почему ты так решила? Десмонд был игрушкой в моих руках. И еслиты думаешь, что я не влезла к нему в постель, то глубоко ошибаешься.

Наверное, лицо Марины слишком уж изменилось, потому чтоДжессика торжествующе хохотнула, разразившись новой цитатой:

– «О, берегитесь ревности, синьор! Зеленоглазое чудовище сиесо смехом пожирает свои жертвы!»[6]

Но дело было вовсе не в ревности…

«Не может быть! – смятенно подумала Марина. – НеужелиДжаспер ошибся, и Джессика так ничего и не знает о своем истинномпроисхождении?»

Жалость вдруг коснулась сердца Марины. Страшны грехиДжессики, но ведь она совершила их, не ведая, что творит. Ее не проклинатьнужно, а жалеть. Девушке пришлось сделать глубокий вздох, чтобы набратьсярешимости и сказать то, что она должна была сказать:

– Я думаю, Десмонд решился бы скорее лечь в могилу, чем водну постель с тобой. Как Алистер!

– Это еще почему? – вскинула брови Джессика, и Мариневпервые пришло на ум ее сходство с какой-то хищной птицей – особенно сейчас,когда обычно умные, проницательные глаза ее обесцветились непониманием исделались как бы даже туповаты.

– Потому что, когда ты узнаешь, что ты дочь лорда Маккола…что Алистер и Десмонд твои единокровные братья… я думаю, это тебя остановит! –бессвязно выпалила Марина, страшась увидеть отчаяние и слезы в глазах Джессики.

Но вид у той был по-прежнему надменный и гордый, дажеподобия стыда не промелькнуло в ее лице.

– Меня не остановило даже то, что я всегда об этом знала, –небрежно пожала она плечами и расхохоталась: – Я снова шокировала тебя? Неужелиты жалеешь меня?

– Да, – глухо вымолвила Марина.

– О, очень мило с твоей стороны! – насмешливо склоняясь кней, проговорила Джессика, делая перед Мариной шутливый реверанс и невольносклоняясь над ней. – Но ты бы лучше себя пожалела, бедняжка!

Того-то и ждала Марина.

Она знала, что не сможет вскочить достаточно быстро и,кинувшись на Джессику, сбить ее с ног, а потому вцепилась ей в волосы и рванулана себя. Джессика с пронзительным воплем рухнула на Марину, и у той намгновение занялся дух. Но все-таки боль Джессики была сильнее, что давалоМарине преимущество, которым она не преминула воспользоваться: ужомвыскользнула из-под тела Джессики, перевернула ее на спину, приподняла и ссилой швырнула головой на каменные плиты.

Джессика застонала, зашарила в воздухе руками, пытаясьвцепиться в Марину, но та была начеку и, увернувшись, снова схватила соперницу,еще раз ударила ее об пол.

Звук был ужасен! Марина вдруг поняла, что уже не сможетповторить то же самое еще раз, и отпрянула, защищаясь ладонями. Но нападения непоследовало. Джессика распростерлась на полу недвижима.

Победа далась так легко, что Марина в первое мгновение дажеиспугалась: а не убила ли она, часом, проклятущую Джессику? Отомстила,называется! Как бы победа не обернулась поражением, ведь только Джессика знает,как выйти на волю. Но та дышала, и Марина возблагодарила бога.

Однако медлить было нельзя: живучая, как змея, лицедейкамогла очнуться в любую минуту. Из нижних юбок Марина нарвала множество крепкихполосок, которыми спеленала Джессику по рукам и ногам. Затем обшарила ее одеждув поисках какого-нибудь ключа, но, увы, не нашла ничего, кроме окровавленноголоскута, своего безнадежного письма к Десмонду, который спрятала в карман.

Марина села так, чтобы Джессика увидела ее сразу, едваочнется, и принялась уговаривать себя набраться терпения. «Сокамерники» – сэрБрайан и Гвендолин, чудилось, глядели на нее с нетерпеливым ожиданием, идевушка с невольной досадой отмахнулась от них:

– Нет, потерпите еще! Такие дела скоро не делаются. Знаете,как у нас говорят: самое долгое – позади, самое трудное – впереди.