К удивлению Аркониэля, Нари выиграла пари. Хотя мальчик по-прежнему держался тихо и застенчиво, его личико заметно светлело, когда Аркониэль находил время, чтобы показать ему какое-нибудь простенькое волшебство или просил о небольшой услуге. Он был все таким же худеньким, но усилия поварихи вернули краску на его впалые щеки и добавили блеска встрепанным каштановым волосам. Разговаривать с ним было по-прежнему трудно; Витнир редко заговаривал сам, обычно он лишь бормотал что-то невнятное в ответ на вопросы.

Однако в мастерской Аркониэля он внимательно и серьезно следил за каждым движением волшебника. Однажды, ни с того ни с сего, Витнир робко вызвался показать Аркониэлю, как умеет налагать чары удачи на связку сушеного тимьяна и конского волоса. Это было не самое обычное занятие для восьмилетнего мальчика, даже рожденного с даром волшебника. Движения его были немного неловкими, но чары держались крепко. Искренняя похвала Аркониэля вызвала у мальчика первую улыбку, которую волшебник вообще увидел на его лице.

После первого успеха Витнир просто расцвел. Аркониэль с радостью взялся за его обучение и через несколько уроков обнаружил, что Колин занимался с мальчиком намного больше, чем можно было подумать. Ребенок провел с Колином меньше года, однако он уже знал большинство основных заклинаний и огненных чар, а еще невероятно много о свойствах растений. Аркониэль начал подозревать, что не скука и не досада заставили Колина пренебрегать мальчиком, а уязвленное самолюбие наставника при очевидных способностях ученика.

Когда Аркониэль понял, с какой скоростью Витнир усваивает новые знания, он стал осторожнее и старался, чтобы мальчик меньше видел его собственные опыты. Ведь наука Лхел по-прежнему считалась среди свободных волшебников запретным знанием. Поэтому они с Витниром работали вместе каждое утро, но днем Аркониэль оставался один.

Получив в дар силу Ранаи, Аркониэль стал замечать, что некоторые чары — в особенности чары вызова и превращения — стали работать намного быстрее и легче, чем прежде. Заклинания выстраивались в его уме более отчетливо, и ему даже удавалось удерживать магическое зрение почти час без малейшей усталости. Вероятно, благодаря Ранаи и, конечно, Лхел он наконец добился первых серьезных успехов в создании туннеля в воздухе.

После дюжины бесплодных попыток он бросил это занятие, но рано или поздно снова оказывался перед старой солонкой в надежде переместить внутрь фасолинку или камешек.

В один из дождливых дней месяца клесина Витнир прибирался в его мастерской, когда Аркониэль как раз предпринял очередную попытку. Мальчик с любопытством прислушался к негромкому бормотанию волшебника.

— Что ты пытаешься сделать?

Витнир все еще говорил тихим голосом церковного послушника. Аркониэль не раз подумывал, что стало бы с мальчиком, пообщайся он несколько дней с Ки. Наверняка сразу заговорил бы по-другому.

Аркониэль поднял со стола непослушную фасолину.

— Пытаюсь перенести это в солонку, не открывая крышку.

Витнир помолчал.

— А почему бы тебе не проделать в крышке дырку?

— Ну, видишь ли, тогда весь смысл опыта пропадет. Тогда я мог бы просто открыть… — Внезапно Аркониэль замолчал, внимательно посмотрел на мальчика, потом на солонку. — Спасибо, Витнир. Ты не мог бы ненадолго выйти?

Остаток дня и всю ночь Аркониэль просидел на полу, скрестив ноги и погрузившись в глубокое раздумье. На рассвете он открыл глаза и расхохотался. Вся схема магического действия предстала перед ним ясно и отчетливо и была такой простой, что Аркониэль не мог понять, почему решение так долго ускользало от него и понадобилась подсказка ребенка, чтобы он прозрел.

Вернувшись к рабочему столу, он взял фасолину и свою хрустальную волшебную палочку. Мурлыча заклинание, открывшееся ему этой ночью, он концом палочки сплел в воздухе линии света. Вихрь, туннель, путешественник, отдых. Он не верил своим глазам, но рисунок удержался, и знакомый холодок охватил его, когда от головы к рукам потекла прохладная щекочущая энергия. Схема в воздухе стала ярче, потом вдруг сжалась, превратившись в маленький темный сгусток. Блестящий снаружи и с виду плотный, как полированный гагат, он висел в воздухе прямо перед Аркониэлем. Аркониэль потянулся к нему мыслью и обнаружил, что сгусток вращается. Аркониэль настолько удивился, что ослабил сосредоточение, и темный комок исчез с таким звуком, какой издает пробка, вылетая из винной бутылки.

— Во имя Света!

Сосредоточившись, Аркониэль заново начертил в воздухе знаки заклинания. Когда они закрепились, волшебник уже более внимательно исследовал их и понял, что чары податливы, как глина на гончарном круге. Теперь требовалось лишь мысленно растянуть их до размеров бочонка или сжать до величины глаза колибри.

Чары не были устойчивыми, но Аркониэль быстро выяснил, что может наводить их с легкостью, и долго экспериментировал, оттачивая мастерство. Теперь он мог мысленно менять положение схемы заклинания, передвигать ее по комнате и разворачивать под разными углами.

Наконец, дрожа от предвкушения, он мысленно представил себе солонку, не глядя на нее, и опустил фасолину в крошечную воронку. Фасолина исчезла, словно камешек в озерце, но не упала по другую сторону мысленной картинки. А дыра в крышке затянулась с глухим хлопком.

Аркониэль уставился перед собой, туда, где мгновение назад ему открылось видение, потом откинул назад голову и воскликнул так громко, что его восторг, наверное, услышала Лхел в своем жилище.

Витнир, который, судя по всему, сидел на полу под дверью мастерской, тут же ворвался внутрь.

— Мастер Аркониэль, что случилось? Ты поранился?

Аркониэль подхватил ошеломленного ребенка, поднял высоко в воздух и начал кружиться по комнате.

— Мой мальчик! Ты приносишь удачу, знаешь ты об этом? Тебя благословил Иллиор, ты дал мне ключ к разгадке!

Ничего не понимая, Витнир лишь молча улыбался, и Аркониэль снова рассмеялся счастливым смехом.

Следующие нескольких недель Аркониэль, запасшись горстью фасоли, испытывал новую магию. Он с успехом переносил фасолины в солонку сначала через всю мастерскую, потом из коридора и наконец, особенно волнуясь, стал перебрасывать их сквозь закрытую дверь.

Попутно он сделал важное открытие. Если он был небрежен, или торопился, или плохо представлял себе свой замысел, невезучая фасолина просто исчезала. Он повторил этот опыт несколько раз, но ни разу не нашел ни одной и просто не мог понять, куда они подевались.

«Скорее всего, они застряли где-нибудь посередине между заклинанием и пунктом назначения», — записал он в тот вечер в своем дневнике. Близилась полночь, но Аркониэль был слишком взволнован, чтобы думать о призраках. Витнира он давно отправил спать, но сам все не гасил лампы, не желая прекращать так удачно начатую работу. Однако усталость уже давала о себе знать.

Он решил попробовать перенести в солонку что-нибудь потяжелее. Свинцовое грузило, забытое то ли Тобином, то ли Ки, показалось ему подходящим предметом. Однако, находясь в состоянии возбуждения, он неосторожно задел черный кружок рукой — и ощутил сильный рывок, когда дыра закрылась. Он в оцепенении посмотрел на фонтан крови, бьющий из того места, где только что был его мизинец. Палец отсекло как мечом, точно под вторым суставом. Пульсирующая боль уже началась, но Аркониэль все еще стоял неподвижно, недоверчиво глядя на собственную кровь.