Только все это мелькало на полотнище, размещенном над кафедрой, и было окрашено в черно-белые цвета, и двигалось как-то странно, дергаясь, то убыстряя, то замедляя ход. Но все равно – ожившие фототипии, подумать только!

Зажегся свет, доктор Аракава Джон, изобретатель аппарата, что демонстрировал эти картины, вернулся к комментариям.

– Техника проецирования движущихся изображений была в общих чертах известна в Европе еще в период Сэнгоку. Это так называемая laterna magica, или «фонарь Бен-Бецалеля». С небольшими усовершенствованиями подобное проецирование в течение столетия применялось как в познавательных, так и в развлекательных целях. Признайтесь, дамы и господа, разве хоть кто-нибудь из вас не посещал в детстве световые театры, чтобы изучить панораму битвы при Сэкигахаре или проследить за приключениями «десятки храбрецов Санады» на Филиппинах? Разумеется, все это было нарисовано художниками, причем не самого высокого пошиба. Но даже с изобретением фототипии ничего принципиально не изменилось. Но, по мере того как совершенствовались и находили все новое применение вычислительные машины, техника передачи изображения должна была сделать качественный скачок. И, осмелюсь заметить, она его сделала. Система Бэббиджа-Лавлейс была усовершенствована в нашем институте, и, получив возможность оцифровывать с ее помощью фототипии, наша лаборатория добилась эффекта, который вы только что имели возможность наблюдать. Запечатленные на пластинах изображения получили возможность двигаться. И движет ими не кисть художника, а сама жизнь. Поэтому сферу деятельности, стоящую на грани между наукой и искусством, я бы назвал витатипией или витаграфией. Если у вас есть вопросы, прошу задавать.

Первым, кто поднял руку, был франтоватый господин с подкрученными усиками. Господин, похоже, представлял деловые круги как потенциальный спонсор.

– А почему ваша витаграфия не передает цветов, кроме черного и белого? Или это вообще невозможно?

– Мы полагаем, что в принципе это возможно, и работаем над этим.

Следующей вступила немолодая дама с пухлым блокнотом в руках, очевидно, репортерша.

– Аракава-сэнсэй! Является ли ваше изобретение уникальным, или у него есть какие-то аналоги?

– Я бы рад сказать, уважаемая госпожа, что наш витаграфоскоп является первым и единственным в мире. Однако мне известно, что исследования в этой области ведутся в Англии, Франции, Австрии и России. И хотя мы обогнали другие страны, не исключаю, что их действия также окажутся результативны. Но, вероятно, их аналоги витаграфоскопа будут отличны от нашего.

Неожиданно для себя Эномото также поднял руку.

– Вполне вероятно, что подобное изобретение может быть использовано, чтобы воспроизводить и передавать изображения военных объектов или передвижений войск противника. В таком случае не лучше ли было его засекретить? Не опасно ли устраивать открытую демонстрацию?

Аракава Джон определенно растерялся, не ожидая подобного вопроса, и промедлил, подыскивая подходящие слова. Но в этот миг раздался другой голос, низкий, спокойный.

– Это хороший вопрос… Поэтому позвольте мне ответить за своего ученика.

Говорил пожилой человек, сидевший за столом рядом с кафедрой. Высокий лоб с залысинами, очки, темный сюртук со значком Эдосского технологического на лацкане.

Все, включая Эномото, знали, кто это.

– В какой-то мере вы правы, тайса. Мир без войн остается мечтой, и, полагаю, со временем найдутся люди, которые будут использовать витаграфоскоп для названных вами целей, как сейчас используют фототипию. Однако до этого должно пройти немало времени. Возможно, десятилетия. Дело в том, что видимая зрителями иллюзия непрерывности движений пока что иллюзией и остается. Достигнута она только после обработки фототипий с помощью цифровой машины. Непосредственно при съемке передвижение объектов пока не фиксируется. Это первая причина. Вторая же состоит в том, что витаграфоскоп в его нынешнем состоянии занимает несколько комнат в данном здании. Со временем, несомненно, машина станет более компактной, но пока что именно ее громоздкость мешает применению научного открытия в военных и шпионских целях.

– Благодарю вас, ваше превосходительство.

– Не стоит благодарности. Я ценю ваше научное любопытство, тайса, и после презентации сам с удовольствием покажу вам лабораторию.

Капитан мог только мысленно аплодировать маневру губернатора. Возможно, вопрос, заданный Эномото, с научной точки зрения глуп, но благодаря тому, что капитан выставил себя дураком, его дальнейшее общение с Санадой не вызовет интереса.

– Вообще-то вы были правы, – сказал Санада Нобуцуна, когда они покинули аудиторию, оставив Аракаву на растерзание особо настырным журналистам. – Такая техническая новинка, как витаграфоскоп, безусловно, привлечет к себе внимание иностранных держав. И в Барупараисо, как во всяком большом портовом городе, немало шпионов. О да, они заинтересуются витаграфоскопом. И это хорошо.

– Вы потому и устроили открытую презентацию, чтоб их выявить?

– Ну такими делами пусть занимается контрразведка провинции. Нет, это был отвлекающий прием. Пусть наши враги – а также друзья и союзники – занимаются витаграфоскопом…

Санада умолк, но Эномото про себя докончил фразу профессора: «…а не настоящими секретными разработками».

Они пересекли внутренний двор университета и вошли в соседний корпус. Охранники, которых Эномото не видел прежде, приветствовали поклонами губернатора и его гостя.

Помещение, через которое прошли Санада и капитан, очень мало напоминало то, что описывал в своих романах господин Верн, и уж совсем ничего здесь не напоминало владения механика Ватари на родном броненосце. Несколько молодых людей, попавшихся на глаза капитану, были заняты какими-то расчетами, и, поздоровавшись с Санадой, к этим расчетам и вернулись. Очевидно, визит губернатора был для них не в диковинку.

В большой светлой комнате их встретил человек, представленный капитану как Оно Юдзиро, руководитель отдела.

Эномото осмотрелся. Помимо металлических шкафов и ящиков явно нехозяйственного назначения, здесь имелись кадки с причудливо подстриженными карликовыми акациями и еще какими-то местными растениями. На доске, где в обычных учреждениях вывешивают срочные объявления, были прикреплены вырезки из иностранных газет – политические карикатуры, иногда самого враждебного свойства. Излюбленным их мотивом являлось изображение солнца – символа Присолнечной – в виде спрута, норовящего обвить своими щупальцами весь мир. Эномото видывал подобные картинки столько раз, что они уже не раздражали.

– А это свежая? – Санада указал на картинку, где спрут обнимался с медведем, причем оба, похоже, жаждали задушить друг друга в объятиях.

– Да, это из нового выпуска «Вест-Индских курантов», сегодня принесли, – отвечал Оно-сэнсэй.

– Возможно, – сказал Санада, – вы, Эномото-тайса, хотели бы спросить, зачем мои сотрудники вывешивают здесь эти глупые картинки. А чтобы не забывать о цели своей работы. И они имеют непосредственное отношение к нашей беседе. Садитесь, прошу вас. Оно-сэнсэй в курсе дела.