– Вы сами себе противоречите, генерал. То самое оружие, за создание которого вы так ратуете, корабли новейшего типа, паровые машины – все это производится на столь ненавистных вам заводах и фабриках. Без них не видать нам новой промышленности.

– Не делайте из меня глупца. Да, я за то, чтобы в Галааде развивалась промышленность, но где, в каком законе, божеском или человеческом, сказано, что фабрики обязаны быть геенной огненной, а рабочие – бесправными? Только разумными методами мы можем добиться торжества народа Божьего.

– Вот к вашему разуму, генерал, я и взываю. – Мэйсон не лгал. При всей решительности Камминса, тот действовал всегда со всей возможной взвешенностью. Большинство жителей Галаада полагали, что Камминс во всех случаях поступает, повинуясь только велениям сердца и совести, но те, кто знал его близко, считали его даже слишком осторожным человеком. О нет, за собственную жизнь и безопасность генерал не тревожился, а вот людей своих берег. На это генеральный судья и делал ставку. – Вы сетовали, что вас отозвали с линии фронта и не позволили окончательно разгромить врага. Так я вам скажу – не там вы ищете настоящего врага, не там!

– Объяснитесь.

– Вам не хуже меня известно, что не только мятежники являются нашим внутренним врагом. Вы посвятили свою жизнь борьбе с язычниками, но гидеониты – зло не меньшее. И не только ересью отравляют они умы, они также вновь и вновь берутся за оружие.

– Все так, но разве у Совета не хватает стражей для борьбы с ними? Для чего вы это мне выкладываете, судья?

– Если бы речь шла об обычных вылазках еретиков по принципу «бей-беги», уличных убийствах и поджогах, я, разумеется, не стал бы вас беспокоить. К сожалению, сейчас речь идет о делах более опасных и значительных.

– Вы об угрозах преподобного Эпеса утопить в море всех, кто ведет дела с иностранцами? По правде говоря, иногда я и сам не прочь это сделать. И удерживает меня лишь то, что по части мореплавания иноземцы во многом нас превосходят.

– Наставника гидеонитов именно это обстоятельство не смущает, а, напротив, вдохновляет. Вы, вероятно, уже знаете, что не так давно в Хевроне открылось консульство Российской империи.

– Нет, не знал, на войне недосуг следить за такими вещами. Но при той политике, что вы проводите, не в обиду будь сказано, консульством больше, консульством меньше – какая разница?

– Однако для преподобного Эпеса и его последователей именно это обстоятельство стало последней каплей. Другие чужеземцы – либо еретики, все же чтущие Писание, либо откровенные язычники. Русские – ни то и ни другое, а значит, хуже еретиков и язычников, вместе взятых. И пребывание их на святой земле Галаада совершенно недопустимо. Те, кто оскверняет берега страны нашей, должны быть не изгнаны – уничтожены. Вместе со своим мерзостным гнездилищем, разумеется. Все это провозглашалось совершенно открыто, и, надо думать, сие было одной из причин, по которой Россия высылает к Хеврону свои боевые корабли. Эскадра невелика, но оснащена новейшим оружием, как мне сообщили.

– Если сообщили вам, судья, то и до ушей Соррифосина Эпеса эти сведения должны были дойти.

– Безусловно. И далее, генерал, следует самая важная часть плана преподобного, которая известна только посвященным. Когда корабли неверных встанут на рейде, последует вооруженная атака на русское консульство. С уничтожением консульства и всех, кто там находится. Как вы думаете, чем ответит эскадра?

– Залповым огнем по городу, – медленно ответил Камминс, – или высадкой десанта. Первое вероятнее. Нужно быть полным глупцом, чтоб этого не понимать.

– Соррифосин Эпес, да поступит с ним Господь как со смоковницей, совсем не глупец. Именно на это он и рассчитывает. Обстрел святого города Хеврона должен послужить сигналом к общему восстанию против засилья иноземцев и их пособников.

– Это возможно, – медленно произнес Камминс. Взглянул Мэйсону в лицо. Многие ломались под этим взглядом. Но генеральный судья, пусть и не стоял под вражеским огнем, не ходил в атаку и не позволял жечь себя раскаленным железом, тоже многое повидал в жизни. – Откуда у вас такие сведения?

– Генерал, у вас есть свои лазутчики в стане врага. Неужто вы предполагаете, что у меня их нет?

Камминс не торопился с ответом. Разумеется, он во многом действовал, опираясь на данные разведки, – ибо так поступал еще Иисус Навин во дни Иерихона. Но вопрос Мэйсона означал также и утверждение – он своих источников не выдаст. Ибо сам Камминс поступил бы так же.

Но это было не важно.

Эпес угадал: прямая военная агрессия вызовет восстание не только в Хевроне, но и в других городах Галаада. И все филистимляне на берегу будут уничтожены. И, как человек истово верующий, Джон Камминс должен был это одобрить. И одобрил бы, если б замысел претворялся в жизнь каким-то иным образом. И если бы замысел не принадлежал Эпесу.

– Бомбардировка города повлечет за собой большие жертвы, – может быть, все-таки эти люди не ведают, что творят.

– Именно потому она и нужна. Иначе народ Галаада не поднимется. Так рассуждают гидеониты. Впрочем, сдается, вы все еще мне не верите. Потому я и отозвал вас с войны – чтобы вы имели возможность проверить эти сведения лично. Вы говорили, что готовы согласиться с Эпесом по части его отношения к чужеземцам? Что ж, у вас будет возможность решить, чью сторону принять.

Позже он будет снова задавать себе вопрос, – хотя не дело воина предаваться излишним размышлениям, – решился бы он на то, что сделал, если бы замысел восстания принадлежал не Эпесу, не Соррифосину Простизагреху Эпесу. Потому что так же не дело воина руководствоваться в своих решениях личными пристрастиями, а в том, что касалось Эпеса, Камминс был пристрастен.

Ненависть, пожалуй, слишком громкое слово. Скорее, он испытывал к духовному наставнику гидеонитов глубокую личную неприязнь. Не потому, что тот был преступником против властей предержащих. Здесь Камминс вполне мог сохранять беспристрастность. И не потому, что наставник во праведности сам был недостаточно праведен. Даже враги признавали, что в своих обыкновениях Эпес был безупречен. Пожалуй, в этом и было дело. За всю воинскую жизнь Камминс убедился, что переизбыток добродетели столь же опасен, как недостаток. Гидеониты считали нынешнюю власть греховной и растленной, себя же – ревнителями истинной чистоты Завета. И Эпес ратовал за чистоту более всего. Он выступал не только за изгнание и уничтожение чужеземцев. Того же он требовал в отношении краснокожих, сих моавитян и мадианитян Нового Света. Особенную ярость вызывали у него смешанные браки. Их он считал мерзостью перед Господом и призывал добрых граждан уподобиться Финеесу, сыну Елеазара, что пронзил во чрево Зимри из колена Симеонова, возлегшего вместе с мадианитянкой, каковая распущенность вызвала гнев Господень. Также требовал Эпес, чтоб потомки сих богомерзких союзов были лишены всех гражданских прав. А это вызывало недовольство даже в рядах гидеонитов, ибо в Галааде слишком многие не могли бы назвать свою кровь абсолютно чистой. Среди первых поселенцев женщин было мало, и основатели страны поневоле брали в жены дщерей Моава и Мадиама. И уж совсем негоже стало считать такие союзы греховными, когда среди краснокожих распространилась истинная вера и они сами стали называть своих противников сынами Моава и Эдома.