Мне все время казалось, что я слышу, как люди ходят по зданию, но я переключалась с камеры на камеру и видела только пустые комнаты. Хорошо еще, что солнечные батареи по-прежнему работали.

Я снова пересчитала еду. Осталось на пять дней, да и то с натяжкой.

Аманда сперва появилась тенью на видеоэкране. Она осторожно, по стеночке вошла в «Яму со змеями»: свет еще горел, так что ей не приходилось шарить ощупью в темноте. Музыка все так же орала и гремела, и Аманда первым делом осмотрелась, чтобы убедиться, что в «Яме» никого нет, а потом прошла за сцену и выключила звук.

Я услышала ее голос.

— Рен?

Тут она пропала с экрана. Чуть погодя микрофон видеокамеры в коридоре уловил ее тихие шаги, а потом я ее и увидела. И она меня тоже. Я так плакала от облегчения, что не могла говорить.

— Привет, — сказала она. — Тут под дверью жмурик. Ужасная гадость. Я сейчас вернусь.

Это был Мордис — его так и не увезли. Потом Аманда рассказала, что завернула его в занавеску из душа, оттащила по коридору и свалила в лифт. Точнее, не его, а то, что от него осталось. Она сказала, что крысы порезвились на славу, и не только в «Чешуйках», но везде сколько-нибудь близко к городам. Прежде чем за него взяться, Аманда надела перчатки от чьего-то биоскафандра — она, конечно, была смелая, но не рисковала по-глупому.

Скоро она опять возникла на моем экране.

— Ну вот. Я уже тут. Перестань реветь.

— Я думала, ты никогда не доберешься, — наконец выговорила я.

— Я тоже так думала, — сказала она. — Ну хорошо. Как открыть дверь?

— Я не знаю кода, — сказала я. И объяснила про Мордиса — что он один знал коды дверей в «липкой зоне».

— Он тебе так и не сказал?

— Он говорил: зачем вам коды? Он менял их каждый день — чтобы их не украли, чтобы сюда не залезли какие-нибудь психи. Он хотел нас защитить.

Я изо всех сил старалась не паниковать. Вот она, Аманда, по ту сторону двери; но что, если она ничего не сможет сделать?

— Ну, может, хоть намекнул?

— Он что-то сказал про мое имя. Прямо перед тем как… когда они… Может, он про это и говорил.

Аманда попробовала.

— Нет. Ладно. Может, это твой день рождения? Скажи мне день и месяц. Год.

Я слышала, как она жмет на кнопки, ругаясь себе под нос. Мне показалось, что прошло очень много времени. Замок щелкнул, дверь распахнулась, и Аманда предстала передо мной.

— Ох, Аманда, — сказала я.

Она была загорелая, оборванная и грязная, но живая. Я протянула к ней руки, но она быстро отступила.

— Код был простой: А равно один и так далее. Действительно оказалось твое имя. Бренда. Только задом наперед. Не трогай меня — на мне могут быть микробы. Я пойду приму душ.

Пока она мылась в ванной «липкой зоны», я подперла дверь стулом, чтобы она не захлопнулась и не заперла нас обеих внутри. За пределами моей комнаты ужасно воняло по сравнению с фильтрованным воздухом, которым я дышала до сих пор. Пахло гнилым мясом, а еще дымом и чем-то химическим, горелым, потому что в городе начались пожары, а тушить было некому. Мне повезло, что «Чешуйки» не сгорели — вместе со мной.

Когда Аманда кончила мыться, я тоже помылась, чтобы стать такой же чистой. Мы надели фирменные зеленые халатики «Чешуек», которые Мордис приберегал для своих любимых сотрудниц. Мы сидели, ели энергетические батончики из мини-холодильника, разогревали в микроволновке крокеты из пухлокур, пили пиво, которое нашли внизу, и рассказывали друг другу, как так получилось, что мы все еще живы.

Тоби просыпается внезапно. Кровь стучит в голове: «та-дыш, та-дыш, та-дыш». Тоби мгновенно ощущает перемену в своем пространстве. Кто-то ворует у нее кислород.

«Дыши, — говорит она себе. — Двигайся так, словно плывешь. Нельзя, чтобы от тебя пахло страхом».

Она приподнимает с тела розовую простыню — как можно медленнее. Садится, осторожно оглядывается. Ничего крупного, во всяком случае в этом закутке: тут просто места нет. И тут она видит. Это всего лишь пчела. Медоносная пчела ползет вдоль подоконника.

Пчела в доме — к гостям, говорила Пилар. А если пчела умрет, то гости будут недобрые. Нельзя убивать эту пчелу, думает Тоби. Она осторожно заворачивает ее в розовое полотенчико.

— Донеси мою весть, — говорит она пчеле. — Скажи тем, кто в мире духов: пожалуйста, пришлите помощь поскорее.

Тоби знает, что это суеверие; но ритуал ее странно приободряет. Впрочем, может быть, эта пчела — из трансгенных, которых выпустили, когда вирус уничтожил обычных пчел. А может, это даже блуждающий киборг-шпион, которым больше некому управлять. В этом случае вестника из него не выйдет.

Тоби сует свернутое полотенце в карман накидки: она возьмет пчелу на крышу, выпустит и посмотрит, как пчела понесет послание мертвым. Но должно быть, надевая на плечо ремень карабина, Тоби нечаянно раздавила пчелу: развернув полотенце, она обнаруживает, что пчела какая-то неживая. Тоби вытряхивает полотенце с края крыши, надеясь, что пчела полетит. Та летит, но это больше похоже на полет семечка, чем на полет насекомого. Визит будет не к добру.

Тоби подходит к краю крыши с видом на огород и смотрит вниз. И точно: недобрые гости уже приходили. Свиньи вернулись. Они подкопали забор и разорили весь огород. Это даже больше похоже на месть, чем на разнузданное обжорство. Вся земля изрыта и распахана: что не съели, то втоптали в землю.

Если бы Тоби была склонна плакать, она бы сейчас расплакалась. Она подносит к глазам бинокль, обводит взглядом газоны. Сначала она их не видит, но потом замечает две розовато-серые головы — нет, три… нет, пять: они поднимаются над зарослями цветов и сорняков. Тоби видит маленькие блестящие глазки, по одному на свинью: они стоят в профиль и смотрят на нее искоса. Они наблюдают за ней: как будто хотят полюбоваться ее отчаянием. Более того, они в недосягаемости: если в них стрелять, только зря пули потратишь. Очень может быть, что они это знают — с них станется.

— Грязные свиньи! — кричит она. — Скоты! Свиные морды!

Конечно, для них ни одно из этих слов не оскорбительно.

Что теперь? У Тоби осталось совсем чуть-чуть сушеной зелени, ягоды годжи и семена чиа почти кончились, растительного белка больше нет. Тоби рассчитывала вырастить все это на огороде. Хуже всего, что у нее кончились жиры. Она уже подъела все «Масло для тела на основе ши и авокадо». В энергетических батончиках есть жиры — батончиков еще осталось немного, — но надолго этого не хватит. Если не употреблять липиды, тело начинает перерабатывать собственный жир, а потом мышцы. Мозг — это чистый жир, а сердце — это мышца. Тело жрет само себя, по замкнутому кругу, а потом откидывает копыта.