Его ответ был официальным:

— Можно в саду. Я не уверен, что мудро пойти куда-нибудь еще, в сложившейся ситуации…

— Но только вчера миссис Тилсбери говорила мне, что не любит выходить туда. Это место напоминает ей о последнем дне ее матери… простите меня за упоминание об этом, мэм… — И она повернулась в мою сторону, притворная симпатия на ее лице казалась почти настоящей. Но в ее блестящих карих глазах не было никакой теплоты, когда она добавила: — Я думаю, что следует выйти и немного подышать свежим воздухом. Это придаст хоть немного румянца вашим щекам, поскольку вы так похудели и бледны в эти дни. Вы должны набраться сил перед поездкой, не тратить впустую этот замечательный день, сидя в закрытом помещении.

Уильям едва заметно покраснел, он выглядел необычно скованным, без сомнения, вспоминая о том, как всего за несколько недель до того, он помог донести меня из ванной фактически голую. С тех пор он ни разу не посмотрел мне в глаза. Да и как он мог, не обнаружив свой стыд и свою вину за то, что тайно сговорился об этом фальшивом браке, хотя именно он разливал шампанское на свадебном завтраке моей матери.

— Лично я, — продолжила Нэнси, чтобы не отвлекаться от планов, — не могу себе представить, что плохого в том, чтобы посидеть около вершины Лонг-уока, устроить там пикник, разглядывая прекрасных леди и господ, прогуливающихся мимо, поскольку я действительно очень люблю смотреть на леди! Вы имели обыкновение брать нас, когда мы были моложе, не так ли, Уильям. Я, вы и Чарли, помните? — Она надавила на него еще сильнее: — Разве вы не думаете, что мы могли сделать это еще раз по старой памяти?

Он покраснел теперь более заметно, и я увидела, что этот ледяной человек в конце концов мог растаять, явно реагируя на кокетство симпатичной служанки.

— Хорошо, я не… — но он не закончил фразу, прерванный намного более глубоким, четким голосом, который отозвался эхом из прихожей. Неожиданно появившийся дома, Тилсбери поставил большие кожаные сумки на черно-белые плитки и громко объявил:

— Мне кажется это прекрасной идеей! В конце концов, все дела теперь завершены. Мы отправляемся послезавтра, почему бы не отпраздновать наш отъезд из Англии, начало нашей новой жизни! — войдя в комнату, он широко улыбнулся: — Иди, Уильям, подготовь все для пикника. Мы выйдем в три. Я только жду телеграмму из Нью-Йорка, чтобы удостовериться в деталях. Что-нибудь еще или я могу оставить вас здесь? Да, — воскликнул он, снимая жакет и беря большую чашку кофе, — маленькая вечеринка на королевских лужайках будет прекрасна, — добавил он, глядя прямо на меня. — Мы все поднимем тост за замок и королеву, живущую в нем, поскольку она была более чем добра к нам!

Мы оба знали, что он имеет в виду бриллиант, и я вспомнила о той ночи, когда он нарядился Херне и выл, как демон, стоя на стенах. Казалось, это было целую вечность назад и походило на сон.

— Может, мне купить свежую землянику на рынке? — предложила Нэнси. — Чтобы приготовить настоящий английский чай.

Она была сама невинность и хитрость, и я предположила, что она использует это поручение, чтобы передать сведения о нашем местоположении Чарльзу, хотя начала волноваться на случай, если она думает, что мы сможем сами добежать от Лонг-уок до реки, но тогда у нас будет мало шансов. Тилсбери и Уильям бегали явно быстрее, к тому же мы были обременены юбками и ребенком. Но Нэнси являлась кем угодно, но только не дурой. Я должна была доверять ей и надеяться на лучшее.

— Земляника — это замечательно! — ответил Тилсбери, никогда ни на мгновение не сомневаясь в верности своей маленькой рыжеволосой служанки — своей дочери Нэнси.

* * *

Так же верно, как и то, что ночь следует за днем, так же и пути наших судеб начинаются с того момента, когда мы рождаемся. И моя судьба собиралась совершить поворот, хотя кто знал, в каком направлении? Вода звала… но была ли это река или океан?

Я сидела на накрахмаленной белой ткани, каждый нерв в моем теле был напряжен от тревоги. Я вздрагивала от зова случайного чувства, именуемого надеждой, неслышного любому уху, кроме моего собственного.

Уильям собрал корзину, поместив в нее больше пищи, чем мы когда-либо смогли бы съесть. Элен тряслась над салфетками и тарелками и наливала замороженный лимонад из большой раскупоренной бутылки, нервно захихикав, когда часть его пролилась на ткань. Тилсбери лежал на боку и медленно глотал из горлышка воду, вытянув длинные ноги и подняв руку, чтобы защитить свои сощуренные глаза от жестокого яркого солнечного света. Как и я, он наблюдал за Нэнси, прогуливавшейся на расстоянии по гравию с Адамом на руках; широкая тень от ее соломенной шляпы защищала его лицо.

Между деревьями бегали три или четыре ребенка, смеявшиеся и кричавшие, игнорировавшие просьбы своих родителей поскорее спешить домой. Хромающая старая леди бросала мячик для своей собаки, суетившейся без толку и напрасно тявкавшей на свою госпожу, чтобы та участвовала в игре. Позади нас стоял черный открытый экипаж, запряженный большой коричневой лошадью. Кучер, горбатый старик с длинной седой бородой в черном котелке, переправлял туристов от ворот замка вниз, туда, где Лонгуок тянулся за дорогу приблизительно на половину мили. И оттуда они пристально глядели назад, рассматривая замок во всем его великолепии.

— Какая тоскливая профессия, — я наблюдала, как он проехал, — постоянно ездить, и всегда с незнакомцами. Одно и то же каждый день. Это, должно быть, невероятно скучно.

— Это зависит от того, как ты относишься к этому, — ответил Тилсбери. — Он мог бы ответить, что это дает преимущество полной свободы, никаких забот, красивый вид. Каждый день одно и то же, предсказуемый результат и так же, как кто-то стремится взять банк в карточной игре, простая поездка домой; и никаких забот. Есть очень много преимуществ в тихой, предсказуемой жизни… хотя, конечно, это бы нам не подошло.

Элен согласилась со мной, говоря, что это скучно, но Нэнси, которая присоединилась к нам, чтобы взять немного пирога, презрительно рассмеялась, утверждая, что все что угодно предпочтительнее, чем работать посудомойкой, поскольку ничего нет хуже, чем чистить ночные горшки, и сказала, будто даже уборка лошадиных экскрементов предпочтительнее этого.

Бедная Элен была задета этими жестокими бессмысленными словами.

По мере того как шло время, я начинала все больше опасаться за то, о чем Тилсбери думал или о чем подозревал. Он говорил очень мало, просто глядел вдаль, сжав губы, он сосал травинку. Мы с Элен ели вишни и бросали косточки в траву, смеясь и угадывая, чья упадет дальше. Она спросила, вырастет ли там вишневое дерево. Я пошутила над ней, сказав, что оно могло бы вырасти, зная очень хорошо, что ничто дикое или незапланированное никогда не взойдет на этой утоптанной ровной земле.

Уильям быстро сходил домой, чтобы принести нам несколько пляжных зонтиков. В тот день беспощадно палило солнце, нагревая мое черное хлопковое платье. Из-под моих волос на глаза сочился пот. Тилсбери наполнил наши стаканы вином, и Элен, непривыкшая к таким удовольствиям и измученная от жажды при сильной жаре, проглотила содержимое слишком быстро и громко завизжала, отгоняя осу от пробки. Я поставила свой стакан рядом на траву, потягивая вместо этого сладкий лимонад, зная, что мой разум должен оставаться ясным.