«О чем, естественно, ты хочешь, чтобы я помнил, когда начну распределять министерские портфели», – подумал Главный Кнут, со смехом рассыпаясь в благодарностях и наполняя бокал своего гостя.

В кабинете появлялись все новые люди, поскольку прошел слух, что Уркхарт устроил вечеринку. Его секретарша налила щедрую порцию виски Стивену Данвею, самому амбициозному из новых членов парламента, который за этот вечер уже успел ненадолго, но весьма заметно поприсутствовать на праздниках Сэмюэля и Уолтона, исходя из принципа, что ничего нельзя знать заранее. Потом секретарь извинилась, чтобы ответить на телефон, который звонил весь вечер – многие хотели поздравить Фрэнсиса, да и пресса не осталась в стороне.

– Это вас, – прошептала секретарша Уркхарту на ухо. – Роджер О’Нил.

– Скажи, что я занят и перезвоню позже, – велел тот.

– Но он уже звонил. И у него очень встревоженный голос. Он попросил передать вам, что «все исключительно серьезно», и сказал, чтобы я в точности повторила его слова.

Нетерпеливо выругавшись, Главный Кнут пробился к окну, где письменный стол обеспечивал ему хоть какую-то защиту от гостей.

– Роджер? – сердито сказал он в трубку. – Неужели это так срочно? У меня здесь полно народа.

– Она нас преследует, Фрэнсис, – послышался испуганный голос его сообщника. – Проклятая сука знает, я уверен! Она поняла, что это я, и очень скоро эта мерзкая корова доберется до вас. Я ничего ей не рассказал, но она каким-то непостижимым образом все разнюхала…

– Роджер, возьми себя в руки! – рявкнул Уркхарт.

Однако О’Нил уже терял контроль над собой, и его речь становилась невразумительной – он куда-то мчался, точно поезд, оставшийся без машиниста. Политик понял, что помощник не выполнил его приказ и практически не контролирует ситуацию.

Он немного помолчал, а потом заговорил спокойно и уверенно:

– Роджер, расскажи мне медленно и четко, что случилось.

Однако из трубки снова полился невнятный поток фраз, и Уркхарту ничего не оставалось, как слушать все эти волнами набегающие друг на друга слова. О’Нил захлебывался, всхлипывал и постоянно чихал.

– Она пришла ко мне, эта корова из газеты, – бормотал он то громче, то тише. – Я не знаю, почему, Фрэнсис, я ничего ей не говорил. Мне удалось ее обмануть – кажется, она ушла довольная. Но ей каким-то образом удалось все разузнать. Ей известно про адрес в Паддингтоне и компьютер… Даже про утечку данных опроса, которые я положил ей под дверь… Должно быть, ублюдок Кендрик выболтал ей про больничную программу и кампанию, которую вы приказали мне сочинить… Господи, Фрэнсис! А вдруг она мне не поверила и решит что-нибудь напечатать?!

– Помолчи секунду! – прошипел Уркхарт, опасаясь, что его может услышать кто-то из гостей. – Кто, Роджер? Кто приходил к тебе от журналистского лобби?

– Сторин. Мэтти Сторин. И она сказала…

– У нее есть серьезные улики? – перебил его Главный Кнут. – Или она лишь строит догадки?

О’Нил помедлил несколько секунд.

– Думаю, у нее ничего нет, – сказал он затем не очень уверенно. – Только догадки. За исключением…

– За исключением чего?

– Ей сказали, что я каким-то образом связан с открытием почтового адреса в Паддингтоне.

– Проклятье, как она могла это узнать?! – Ярость Уркхарта, точно расплавленная лава, потекла в телефонную трубку.

– Моя секретарша ей сказала, но все в порядке, не нужно беспокоиться, она думает, что я сделал это для Коллинриджа.

– Твоя секретарша все знала?

– Я… взял ее с собой. Решил, что она привлечет меньше внимания, вы же знаете, что она стопроцентно надежна…

– Роджер, я бы с радостью…

– Послушайте, я делал за вас грязную работу, я рисковал всем! Вам не о чем беспокоиться, в то время как я завяз по уши. Фрэнсис, мне нужна помощь, я боюсь! Я делал для вас такие вещи, с которыми мне не следовало связываться, но я не задавал вопросов и просто выполнял указания. Вы должны вытащить меня, я больше не в силах терпеть – и я не выдержу. Вы должны меня защитить, Фрэнсис. Вы слышите? О господи, пожалуйста, помогите мне! – И О’Нил отчаянно разрыдался.

– Роджер, успокойся, – тихо сказал Уркхарт в трубку. – У нее нет никаких улик, тебе нечего бояться. И мы вместе, ты меня слышишь? Мы пройдем этот путь рука об руку, до самой Даунинг-стрит. Я тебя не подведу. Послушай, я хочу, чтобы ты сделал две вещи, Роджер. Ты должен помнить о рыцарстве. До него осталось всего несколько дней.

В ответ до политика донеслись налетавшие друг на друга слова благодарности.

– А пока, Роджер, ради всех святых, держись подальше от мисс Сторин, – продолжил Фрэнсис, игнорируя их.

– Но…

– Держись от нее подальше!

– Как скажете, Фрэнсис.

– Я сам с нею разберусь, – прошептал Уркхарт и повесил трубку.

Он молча посидел несколько мгновений, пытаясь успокоиться. За спиной у него шумели могущественные люди, которые могли помочь ему попасть на Даунинг-стрит – и тогда исполнилась бы его многолетняя мечта. Из окна открывался вид, не менявшийся столетиями и вдохновлявший множество великих лидеров, в ряды которых он теперь наверняка попадет. Но Фрэнсис только что закончил разговор с единственным человеком, способным уничтожить его великое будущее.

* * *

Попытки разобраться в том, что означают и какие последствия могут иметь сегодняшние выборы лидера, довели Мэтти до изнеможения. Ей требовалось оценивать мнения в тот момент, когда они формировались, пока возбуждение от гонки еще не отпустило участников. Сторин понимала, что нельзя ждать до утра, когда они станут излагать лишь официальную линию – к тому времени даже могущественных старших членов партии захватит важность момента, и они начнут выдавать двусмысленные, но весьма эмоциональные заявления.

В Вестминстере приподнятая бровь или понимающее подмигивание для тех, кто умеет их трактовать, гораздо громче любых слов говорили о политическом конце того или иного человека, и Мэтти было жизненно необходимо узнать, куда дует ветер.

Кроме того, ей нужно было разобраться в сложной системе выборов: правила голосования казались разумными и понятными только тем, кто их составлял. В соответствии с ними результаты первого тура следовало отложить в сторону и провести новую номинацию. Они даже допускали – хотя это было маловероятно, – чтобы кандидаты, которые не вносили свои имена в первоначальный список, теперь присоединились к гонке.

Если б ни один из кандидатов не набрал больше половины голосов, между лидирующими тремя политиками было бы проведено последнее голосование, и победителя определили бы через систему пропорциональной репрезентации, которую правительство даже под угрозой смерти не соглашалось использовать во время всеобщих выборов. Не вызывало сомнений, что для правительства действовали одни правила, а для всех остальных – другие, так что этим вечером не один парламентский репортер хмурил брови и устало водил ручкой по бумаге, пытаясь получить ясную картину.