Выхватив еду и питье из рук девушки, он отставил их в сторону и обнял ее. Она ответила тем же, встав на цыпочки, обвила руками его плечи и сделала то, что хотела сделать с той самой секунды, как оставила его на скамейке: держала, пока он, наконец, не перестал дрожать.

Свидетели ее не волновали. Качнувшись на пятках, выпуская его, она указала на хлеб:

– Я выложила кругленькую сумму! Лучше бы тебе все это съесть.

– До последней крошки, – пообещал он, хотя и оторвал ломоть ей. Николас снова сел, робко осматриваясь вокруг. – Должен признаться, я удивлен, что нас не приняли за бродяг и еще не вышвырнули из парка.

Этта решила не рассказывать ему, откуда взялись деньги на хлеб с лимонадом, и принялась наблюдать, как он морщится, сделав первый глоток лимонада.

– Боже мой, – закашлялся Николас, стуча себя в грудь. – И когда прекратится это жжение?

– Неужели за все свои путешествия ты никогда не попробовал лимонада? Только пиво и вино?

– Все лучше, чем гнилая вода. – Он разорвал свой ломоть пополам, поднеся кусок к носу, чтобы понюхать. Явное удовольствие на его лице окрасило и ее щеки счастливым румянцем.

– Что случилось? – тихо спросила она.

Он вздохнул, уставившись в воду:

– Я думал, эта женщина… Мельком увидел ее, спешащую через парк, и на мгновение поверил, что она – моя мать.

Этта почувствовала, как мир вокруг них болезненно сжимается, сдавливая ее плечи, даже дышать стало больно.

– Знаю, глупо звучит, и это было чертовски опрометчиво, но сходство было поразительным. Конечно, это не она. Она умерла задолго до этого года. Я знаю это, но все было, как будто бы… – Он положил руки на колени, качая головой. – Все было, как будто бы на мгновение тучи прошлого рассеялись и вернули ее мне.

Этта прижалась к его плечу – что тут скажешь?

– Тебе удалось узнать, что с ней случилось?

Он кивнул:

– Пока я скитался с Джулианом, Холл закончил начатое мною: нашел ее. Она умерла в Южной Каролине в 1773 году от лихорадки. – Николас сумел выдавить лишь одно слово. – Одна. Я даже не знаю, где ее похоронили. Холл думает, даже с моими документами разыскивать ее могилу опасно.

– Мне так жаль, – выдохнула Этта.

Он уткнулся лицом в ее волосы.

– Я не о многом жалел, – начал Николас, – и, полагаю, должен быть благодарен, что жалею только об одном. И, как бы я ни обвинял Айронвуда, я не могу не признать часть вины и за собой. Мне не следовало принимать его предложение, отказываясь от моря. Тогда, возможно, я бы нашел ее и купил ей свободу. Джулиан бы не упал, а я бы избавился ото всех оков, в которые эта семья пыталась меня заковать.

Этта слишком хорошо понимала подобное сожаление, укореняющееся и в ней самой. Она бы все сделала, лишь бы заново перепрожить те последние минуты с Элис, но о возвращении туда даже речи не шло. Она не могла находиться в том же месте и в том же году дважды.

Но Николас не был в 1773 году. По крайней мере, не на всем его протяжении. Ей было почти страшно спросить:

– Разве в тот год нет прохода? Знаю, ты не можешь спасти Джулиана – это слишком многое изменит. И если она болела, даже ты не смог бы спасти ей жизнь. Но, может… может, это принесло бы успокоение вам обоим?

Он покачал головой:

– Прохода в тот год нет. Я обдумывал все тысячу раз – как бы передать сообщение Холлу в прошлом, чтобы он не дал мне уйти. Но как бы мне ни хотелось, чтобы прежний я сделал другой выбор, я не могу заставить себя быть настолько эгоистичным. Рисковать, что так много изменений вырвется наружу.

– Когда ты говорил, что я не могу спасти Элис, в этом чувствовался опыт.

– Я должен был сказать тебе все, – пробормотал он.

Это воспоминание явно было из тех, что он похоронил внутри, кинжал, завернутый во множество слоев других мыслей, чтобы самому не порезаться. Она понимала и уважала это.

– Впрочем, это легко исправить, – сказала Этта. – Раньше у тебя не было астролябии.

Он выпрямился, отстраняясь. Ей снова удалось его потрясти.

– Этта…

– Нет, не качай головой, словно это невозможно. Возможно. Мы могли бы найти время, чтобы сделать для тебя проход, прежде чем…

– Прежде чем отдадим ее Айронвуду? – продолжил он с явным подозрением во взгляде.

Она кивнула, ненавидя собственную ложь.

– Все проще, чем тебе хочется думать.

Его губы вытянулись в плотную, недовольную линию. Почему он не хочет поверить, что вот она – та самая возможность, что он может делать все, что хочет? Почему сопротивляется? Николас больше не хотел путешествовать, но последнее путешествие, чтобы увидеть мать, побыть с ней и успокоиться – разве оно того не стоило?

– В любом случае сначала нужно найти чертову штуковину, а это означает, что нам особенно повезло, что я разгадал подсказку. – Николас махнул рукой на каменные перила, бегущие по берегу. – Ты привела нас прямо к ней.

– Хочешь сказать… – Этта проследила за его устремленным к фонтану взглядом. – Принеси монету вдовствующей королеве.

– Это фонтан Медичи, построенный Марией Медичи, вдовой короля Франции Генриха IV, так? – Николас показал на фонтан. – Джулиан привел меня сюда, ухлестывая за какой-то юбкой, которую приметил на улице. Фамильная черта Айронвудов: они любят поучать и давать непрошеные уроки истории.

Этта кивнула.

Каменный фонтан был тщательно проработан; две фигуры сидели на вершине колонн, украшенных другими скульптурами. В самом центре находилось еще три статуи: Полифем, Акид и Галатея – неуклюжий бронзовый циклоп Полифем, выглядывающий из-за валуна, и несчастные возлюбленные, высеченные из белого мрамора. Ее мама любила итальянский Ренессанс и специализировалась на сохранении его произведений, а в этом фонтане использовались элементы классического гротового стиля. Для Этты связь была несомненной.

Николас снова судорожно вздохнул, уткнувшись лицом в ладони. Этта потянулась успокаивающе погладить его по голове. Она не знала, что его больше расстроило: что он привлек к себе слишком много нежелательного внимания или дал волю надежде. Юноша все еще казался растерянным, мышцы оставались напряжены, и Этта взяла его за руку, переплетя их пальцы. В ответ он тоже мягко стиснул ее ладонь.

– Принеси монету… – пробормотала она. Ну разумеется… монеты приносят к фонтанам, чтобы загадать желание. – Думаю, ты прав.

Свободной рукой девушка снова вытащила из сумки гармошку и поднесла ее к губам. Плечи напряглись – она приготовилась, что их вот-вот омоет оглушительная пульсация шума.

– Подожди, – удерживая ее запястье, проговорил он, прежде чем она успела дунуть. – Этта, мне нужно тебе кое-что сказать…

Внезапный треск прохода поднял их обоих на ноги.