Гармошка скользнула к кромке воды, и Этте пришлось броситься вниз, чтобы спасти ее.

Когда она начала подниматься, Николас резко выбросил руку, пригибая ее, а сам, вытянув шею, озирался по сторонам.

– Я не… – начала она. Я не успела взять аккорд. Но если проход испускал свой обычный гневный плач, то…

Из-за фонтана вышли две фигуры, сбрасывая сумки и стаскивая с себя черные смокинги. Высокий мужчина с каштановыми волосами, вцепившись в галстук-бабочку, висящий на шее, от души смеялся над рассказом стоявшего рядом невысокого белокурого юноши. Оба были хороши собой, и в них проглядывало что-то знакомое – Этта не могла понять, что именно, пока темноволосый не поднял взгляд и его ледяно-голубые глаза не уперлись в нее.

Она не знала, кто в тот момент сильнее удивился: Николас, резко и встревоженно вдохнувший; она, когда поняла, что на нее уставились глаза Сайруса; или сам мужчина, сделавшийся мелово-белым и крикнувший:

– Роуз?

Николас рванул ее с земли с одним лишь словом:

– Беги!

Длинные ноги Николаса с легкостью отталкивались от земли, заставляя Этту удвоить темп, чтобы не отставать. Мужчины и женщины растворились в закате.

– Роуз! – закричал мужчина. – Роуз!

– Черт возьми, – ругнулся Николас.

Выстрел заставил парижан разлететься во все стороны, словно пестрое облачко перьев. Раздался еще один выстрел, вспарывая кожу ближайшего к Николасу дерева, обрушивая вниз поток листьев и коры.

Прежде чем она успела подумать, почему это плохая идея, Этта потянулась к кожаной сумке Николаса, висевшей у него на боку. Обхватив рукоятку пистолета, она вытащила его, поймала большим пальцем какой-то крючок сзади, потянула назад, и после легкого касания спускового крючка из пистолета вырвалась пуля. Выстрел эхом прокатился по ее костям, барабанные перепонки вздрогнули от оглушительного звука. Но выстрел возымел желаемый эффект. Путешественники отстали.

– Проклятье! – оборачиваясь к ней, выругался Николас. – Да тебе это нравится?

Она пожала плечами. Возможно, немного. Достаточно, чтобы хотеть попробовать снова, на этот раз прицелившись как следует. Благоразумие, однако, возобладало, и она на бегу передала пистолет более опытному стрелку.

Николас вел их по зеленому садовому газону и мимо деревьев, пока они не выбрались из парка и не кинулись через дорогу. Он последовал за изгибом дороги, расталкивая испуганных зевак, и нырнул в узкий переулок. Когда он скрючился за сложенными ящиками, подоспела и она; грудь так отчаянно жгло, что девушка боялась, как бы ее не стошнило.

– Черт побери, – снова выругался он, дрожа сильнее, чем прежде, когда прикоснулся к порезу на плече. Его что, оцарапала пуля?

– Кто? – пропыхтела она, наклонившись вперед, пытаясь осмотреть ящики.

Николас прислонился затылком и спиной к сырым каменным стенам:

– Мой отец. Огастес Айронвуд.

Этта подозревала: она видела эти глаза и узнала взгляд Сайруса, нос, брови на лице юноши. Но что еще важнее, она увидела вспышку страдания, прорезавшую его лицо, когда он назвал ее именем матери.

– Ты в порядке? – спросила она, касаясь его руки.

– Этот человек не в первый раз чуть не убил меня, – небрежно заметил он, – но, надеюсь, этот будет последний. Боже, не думал, что когда-либо увижу его снова. Чертовы путешествия во времени, чтоб им…

Боже мой… – Этта удивилась, как не понимала этого раньше, – даже после смерти путешественника оставался шанс наткнуться на него в какой-то момент истории. Каждый проход закреплялся за конкретным годом и местом, но не датой.

Каковы были шансы, что они очутились точно в том времени, когда решила показаться последняя версия его отца?

– Какая ирония увидеть его… – Николас покачал головой, принимая ее прикосновение, когда она провела по его лицу тыльной стороной пальцев. Он поймал их и переплел со своими. Его взгляд остановился на противоположной стене, и она увидела бушующие в нем эмоции.

Почему мама спрятала астролябию там, где Айронвуды явно имели доступ к проходу?

Потому что она не прятала.

Этта закрыла глаза, размышляя о стене с картинами, прослеживающими линию историй ее матери до последней, которую она помнила; она была о том, как ее приняли в Сорбонну на историю искусств. Последняя картина на стене…

Нет.

Этта выпрямилась так внезапно, что Николас повернулся к ней с явным беспокойством на лице. Картина с Люксембургским садом была не последней на стене… или, по крайней мере, мама говорила, что планирует снять ее ради… ради новой картины, на которой она изобразила пустыню в Сирии. Приплела историю о серьгах, рынке в Дамаске, женщине, которая продала их ей. А как теперь понимала Этта, мама явно была не из тех, кто делает что-либо без причины.

Ты слушаешь, Этта?

Ты ведь не забудешь?

– Помни, истина – в рассказе, – медленно проговорила Этта. – Другими словами, то, что она рассказывала мне, перечеркивает все, что она написала?

Может, мама подменила картину после того, как написала подсказки… или запутывала следы на тот невероятный случай, если Айронвуд разгадает подсказки и сядет ей на хвост? В любом случае они были не в том городе и не в то время.

– Мы должны вернуться, – сказала девушка. – Мы кое-что упустили. Мы не должны быть здесь.

– Но ты говорила… – Николас нахмурился: – Ты уверена?

– Определенно, – кивнула Этта. – Мы можем вернуться к проходу в Ангкор?

– Можем попробовать.

Как они оба боялись, после «возмущения спокойствия» в Люксембургский парк вызвали полицию. У Этты тряслись поджилки от одной мысли, что об этом напишут в газетах… что есть свидетели, запись случившегося. До сих пор они держались так осторожно…

– Не думаю, что стоит волноваться, – сообщил Николас. – Полагаю… возможно, это должно было случиться.

Девушка подняла глаза, вздрогнув. Они шли самым краем сада, ограниченным внешним кольцом деревьев. Полицейская форма гармонировала с темными костюмами мужчин, сыплющими утверждениями и оценками, и контрастировала со вспышками ярких цветов – женщинами.

– В своем письме Вергилий упоминал встречу со мной – что Огастес видел Роуз в Париже. Возможно, это оно и было?

Возможно. Но ей эта мысль казалась слишком безумной, чтобы принять ее.

Она исключала ее свободную волю, создавая впечатление, что они с самого начала шли по предопределенному пути.

– Или, возможно, просто совпадение, – продолжил он.

К тому времени, как они его нашли, проход уже едва гудел, пульсируя в темнеющем воздухе. Николас заставил девушку немного подождать, пока бродил между деревьями, водя пистолетом, чтобы убедиться, что они одни. Когда они, наконец, шагнули через проход, сокрушительное давление показалось знакомым, как слишком тесные объятия, но не как удар по всем органам чувств сразу.