Сейчас кирка ему сильно пригодилась бы. Рубинов представил, как он подзывает зеленоглазого уродца к себе, тот мешкает, словно раздумывает, потом делает несколько неуверенных шагов по направлению к прилавку. «Иди, иди, вот она, самая лучшая для тебя веревка!» — машет рукой Рубинов. Зеленоглазый отбрасывает сомнения и идет быстрее. Тогда Рубинов наклоняется, хватает кирку обеими руками и с размаху всаживает острие в его круглый череп, который издает при этом звук, как лопнувший перезрелый арбуз. Кровь брызжет на пол, на прилавок, на полосатую пижаму Рубинова, но это не имеет значения: главное, она остается на кирке — бурыми пятнами ржавчины. Но на этот раз пятна заслужены. И он не будет смывать их водой или счищать наждачной бумагой, нет. Пусть останутся. Пусть останутся, как напоминание тому, первому, который является к нему в ночных кошмарах. Пусть он знает, что Рубинов смог разорвать эту цепь, освободился от мучившего его ужаса, сделал наконец то, что должен был сделать. Тогда Рубинов выкинет к чертовой матери эту полосатую пижаму приговоренного к смерти и наденет какую-нибудь веселую, в паровозиках или ушастых зайцах.

Эта мысль — про новую пижаму — показалась ему радостной и смешной одновременно. И в тот же самый момент он ощутил странное неприятное чувство. Словно какое-то крупное насекомое, вроде таракана, заползло в ухо и, настороженно шевеля усами, методично исследует его голову. Обшаривает извилину за извилиной, заглядывает во все лазейки и уголки. Еще немного, и он доберется до заветной дверцы, за которой лежит мысленный образ кирки с пятнами ржавчины на четырехгранном загнутом острие.

Рубинов засуетился и дважды хлопнул себя по правому уху, чтобы прогнать неприятное ощущение. Он не испытывал боли — ну, разве что самую малость, — но ощущение было именно неприятным, тошнотворным, словно кто-то выворачивал его мозги наизнанку.

Рубинов посмотрел на зеленоглазого. Тот стоял на месте, слегка покачиваясь, будто в трансе. Сейчас веки его были опущены, но глаза под ними двигались в сумасшедшем темпе, прыгали и метались, как шарик, скачущий по лункам рулеточного колеса.

Казалось, момент для нападения был подходящий, но Рубинов не мог сделать ни шага к зеленоглазому, он не мог сократить это расстояние. Между ними стояла невидимая, но очень прочная стена.

Уродец должен сам подойти ко мне! Неизвестно как, но Рубинов это понял. Его надо обмануть, отвлечь. Пусть подойдет ближе.

Теперь его мысли снова беспорядочно заметались. Таракан, ползущий в голове, удивленно остановился, несколько секунд он не мог понять, откуда взялся этот шум. Он ощупал длинными усами пространство вокруг себя, убедился, что ему ничего не грозит, и двинулся дальше.

Он почти приблизился к заветной дверце. Еще немного, и он ее откроет. Окажется внутри. И тогда…

Рубинов окинул взглядом магазин. Он изо всех сил старался выбросить мысль о кирке, забыть ее на время, удалить из заветной комнаты. Его взгляд остановился на полках с одеждой.

— Эй! — громко окликнул он зеленоглазого. — Ты не хочешь одеться? Я понимаю, сейчас не так уж и холодно, но… человек, — он через силу заставил себя произнести это слово, потому что был абсолютно не уверен в том, что зеленоглазый является человеком, — разгуливающий по улицам в таком виде, вызывает подозрения.

Кажется, он попал в цель! Зеленоглазый перестал раскачиваться из стороны в сторону, метавшиеся под прикрытыми веками глаза остановились. Наконец он открыл их. Черты лица сложились в улыбку.

Странное дело: в лице зеленоглазого не было ничего отталкивающего, и все же… Казалось, что оно —лишь маска, скрывающая под собой нечто страшное, темная вода, скрывающая клубок водяных змей. Это нечто постоянно проглядывало, стремилось вырваться наружу, и только кожа и мышцы удерживали его внутри. Но оно НАПОМИНАЛО о себе.

Зеленоглазый уставился на Рубинова, и тому показалось, что тараканов в голове сразу стало больше: десятки, а то и сотни. Они быстро бежали, сметая все на своем пути: распахивали с треском любые дверцы, топтали милые образы, грызли воспоминания…

Рубинов в ужасе огляделся. Взгляд остановился на зеленой стройотрядовской форме — ее запасы остались у Рубинова еще с незапамятных времен. Эта одежда, благодаря своей дешевизне и практичности, неизменно пользовалась большим спросом. Он смотрел на зеленую форму, не отрываясь, и одна дурацкая мысль бешено крутилась в голове, как юла, пущенная сильной рукой: «Она бы пошла к твоим глазам… Она бы пошла к твоим глазам… Она бы пошла к твоим глазам…»

Тараканы, исследующие его голову, постепенно затихли. Наконец они замерли, и Рубинов уловил — различил вполне явственно — громкий шорох, будто в бумажный пакет насыпали крупу. Мгновением позже Рубинов ощутил, как эта крупа непонятно откуда сыплется ему в горло. Он поперхнулся и закашлялся. Запахло чем-то горелым. Изо рта вылетело несколько маленьких черных точек. Размерами они были значительно меньше тараканов, которых он себе представлял, но они все же были! Рубинов не мог хорошенько их разглядеть. Черные точки упали на пол и неподвижно застыли, но основная масса, больно царапая пищевод, провалилась внутрь и улеглась там свинцовой тяжестью.

На желудке у него было тяжело, словно после хорошего обеда за щедрым праздничным столом, но от мысли, ЧТО именно он съел, Рубинову становилось не по себе.

Голова была совершенно опустошенной, звенела, как пустой котел.

Зеленоглазый смотрел на него ехидно и с нескрываемой угрозой. Он бы мог сказать, мол, смотри, со мной шутки плохи, но это было понятно и без слов.

— Одежда, — проскрипел он. — Да, одежда. И еще… Мне нужна веревка. Крепкая веревка.

Он двинулся прямо на Рубинова. Толстый старик попятился, изо всех сил цепляясь за ту единственную мысль, которая могла его спасти. Которая могла спасти его план: «Она бы пошла к твоим глазам… Слышишь? Она бы пошла к твоим глазам…»

* * *

Зеленоглазый шел, на ходу срывая с себя обрывки Петиной одежды: она была мала и сильно стесняла движения. Причина в том, что он очень быстро рос. И поэтому он торопился.

Представители низшего разума сильно зависели от своего белкового носителя — они называли его телом. Но у них тело росло медленно, потому что разум их был примитивен и находился в зачаточном состоянии. Чаще бывало так: низший разум успевал полностью износить тело, так до конца и не развившись.

Теперь же белковая оболочка досталась более мощному разуму. Несравненно более мощному. И Микки нравилось командовать ею, видеть, как она подчиняется, растет и становится сильнее. Ему нужно быть сильнее, чтобы выполнить свою ЗАДАЧУ.

Он не знал ни жалости, ни страха, он вообще был лишен этих глупых и мешающих эмоций. Перед ним была ЦЕЛЬ, и он должен был до нее добраться. Раньше, чем чужое тело, которое теперь принадлежало ему… (Микки поморщился. Ну, или ПОЧТИ принадлежало ему: маленький ублюдок затаился где-то внутри и боялся высунуться.) Он должен достичь цели раньше, чем тело начнет разваливаться на куски, гниющие и дряблые.

Микки быстро понял примитивную механику строения белка. Низшему разуму не дано постичь этого никогда, иначе они станут бессмертными, то есть — бесконечными во времени. Но ведь это абсурд. То, что имеет начало, просто обязано быть КОНЕЧНЫМ. Таков основополагающий принцип бытия. Бесконечна сама ЖИЗНЬ. Бесконечен ВЫСШИЙ РАЗУМ. Но мысль, что любой отдельно взятый представитель низшего разума может стать бесконечным, даже не смешна. Она никчемна.