Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но тогда…
— Пусть это будет моя забота. Я найду для нас местечко. Всегда находила, когда надо.
Вот она какая. Лишь бы не дать волю чувству. А если таковое все-таки прорвется, то скорее затоптать его ногами. Да — посильней! Любовь — всего лишь слово…
— Кроме того, в этом тоже есть своя прелесть, — говорит она в довершение всего.
— В чем?
— В этом волнении, в этом ожидании премьеры.
Видите? Вот такие вещи она ко всему мне еще и говорит.
На Верене лаковая черная кожаная куртка, ярко-красная юбка, ярко-красный свитер, ярко-красные чулки в сеточку и черные туфли на высоком каблуке. Иссиня-черные волосы падают на плечи, глаза горят. Я знаю, это слово из дешевых романов, но они действительно горят — эти невероятно большие глаза.
— Оливер…
— Да?
— Кто тебя научил так целоваться?
— Я не знаю…
— Не ври! Кто — женщина? Девушка?
— В самом деле, я…
— Скажи — кто?
— Верена! Ты что — ревнуешь?
— Не смеши. Мне просто интересно. Она тебя неплохо обучила.
— Никто меня не учил. Ты сама целовала меня, я только давал себя целовать.
— Меня это уже не интересует.
Она небрежно машет рукой. Вот она какая. За это я ее и люблю. Но разве только за это?
— Но когда же это будет, Верена, когда?
— Ты уже больше не можешь выдержать?
— Не могу.
— Повтори.
— Я не могу больше выдержать.
Ее нога пару раз притопывает по полу.
Видно, это ее взволновало.
— Ты такой красивый, Оливер.
— Чушь.
— Нет — в самом деле. За тобой, наверно, бегают девушки?
— Нет.
— Неправда. И у тебя есть уже одна — та самая.
— Ничего подобного. — Стоп! Я уже столько лгал в своей жизни. Верену я не стану обманывать. Никогда. — Я с ней…
— Что?
— Я с ней всего лишь спал — и больше ничего.
— Это для тебя ничего. А для нее? Она тебя любит?
— Да. Но я сразу же сказал, что не люблю ее.
— И ты больше никогда не пойдешь к ней?
— Никогда больше.
— Она об этом знает?
— Я скажу ей.
— Когда?
— Сегодня. Не позднее, чем завтра. Знаешь, она полуненормальная. С ней надо быть осторожным, чтобы она не сорвалась.
— Что значит — полуненормальная?
Я рассказываю Верене все, что у меня было с Геральдиной. Она молча слушает. Под конец она говорит:
— Значит, вот она какая — девушка, укравшая мой браслет.
— Да.
— Ты должен ей сказать. Ты должен ей сказать… Что ты так на меня смотришь?
— Я… я, конечно, скажу ей… Просто странно, что ты так на этом настаиваешь.
— Что здесь странного?
— Обычно ты разыгрываешь из себя такую холодную.
— А я такая и есть. Просто если кто-то становится моим любовником, у него не должно быть другой.
«Любовь — всего лишь слово». Но у нее она станет и чем-то большим, — я абсолютно уверен. А все остальное — лишь болтовня.
— Можно мне подойти поближе? — спрашиваю я.
— Если ты ко мне притронешься, то уже я сорвусь.
— Я не трону тебя. Я просто не хочу стоять там далеко.
— Можешь подойти вот до этой балки.
Балка в полуметре от нее. Я подхожу к ней.
— Где Эвелин?
— Я оставила ее дома. Я меняю предлоги, понимаешь? Чтобы Лео и садовнику с женой мое отсутствие не казалось подозрительным. Я сказала, что поехала за покупками во Фридхайм. Кстати, он — этот Лео — после нашей вечеринки впервые был со мной дружелюбен.
Этот Лео… Мне еще придется вспомнить эти слова Верены о нем…
— Почему ты закрываешь глаза, Оливер?
— Потому что я иначе разревусь.
— Отчего?
— От того, что ты так красива.
Характерным для нее движением она откидывает голову назад. Ее волосы разлетаются.
— Оливер, а у меня плохая новость.
— Плохая новость?
— Мы съезжаем с виллы и уже завтра переезжаем во Франкфурт.
Когда-то я занимался боксом. Во время самой первой же тренировки мой партнер попал мне по печени. Меня унесли с ринга. Сейчас я чувствую себя так же, как тогда.
— Мой муж сказал мне об этом только сегодня утром. Я не представляю себе, чем вызвана такая срочность.
— Твой господин и повелитель…
— Я завишу от него, он меня кормит. И Эвелин. А ты мог бы нас прокормить?
— Я…
Проклятье, почему я не старше? Почему я вообще никто, почему я ничего не умею?
— Пока нет. Вот когда закончу школу…
— Бедняжка Оливер, — говорит она. — Не грусти. Я хитрая и ловкая. Я уже так много обманывала мужа. Отсюда до Франкфурта полчаса езды на машине. Мы живем на Мигель-Аллее. Дом 212. У тебя есть машина.
— Я… — Мне опять хочется разреветься.
— Слушай! Я подберу для нас кафе, найду маленький отельчик, пансионат. А отсюда ты будешь просто смываться. Ты говорил, что у вас есть такой странный воспитатель.
— Да, есть…
— Вот так мы и будем встречаться.
— Но ведь это только на час-другой, Верена, только на пару часов.
— Но разве это не лучше, чем вовсе ничего?
— Я хотел бы быть с тобой всегда, день и ночь.
— Днем тебе надо ходить в школу, малыш… Но мы все равно будем вместе… целые ночи… до рассвета… Чудесные ночи… Муж скоро опять уедет…
Внизу проходят люди, мы слышим их голоса и умолкаем — пока голоса не затихают.
— Черт! А тут, как назло…
— Что?
— Послезавтра мы едем на экскурсию! На целых три дня. Так что я не смогу пока приехать во Франкфурт. Я не увижу тебя целых шесть дней.
На ее лице появляется выражение крайней заинтересованности.
— Что за экскурсия?
Я объясняю ей.
Дело обстояло так. Сегодня утром у нас был очередной урок истории с тощим хромым доктором Фраем. Он сказал:
— Мне не хотелось бы, чтобы у кого-то из вас возникло подозрение, что я рассказываю небылицы про третий рейх, что я преувеличиваю. Поэтому пятнадцатого числа мы съездим в Дахау и осмотрим концентрационный лагерь, который там когда-то находился. Автобусом мы доедем до Мюнхена, там переночуем и на следующий день отправимся в Дахау. Это совсем рядом. Концлагери чаще всего располагались совсем близко от городов и деревень. Но их жители ничего об этом не знали. Что такое, дорогой Зюдхаус?