Докладываю результаты стрельбы, командир не верит. Тогда спрашиваю:

— Можно попасть из пулемета без передних и задних сальников?[192]

Наутро стреляла четвертая рота, из тех же пулеметов — тоже успешно. Теперь мои солдаты мной гордились, а поначалу-то сетовали, что испортил их спокойную жизнь…» [403]

После своей речи 22 июня Черчилль стал вроде как нашим другом — и тут же начал обещать помощь. Щедро обещал: от недостатка словес он не страдал никогда.

На деле вышло иначе…

27 августа наш посол Иван Майский разговаривал с министром иностранных дел Британии Энтони Иденом:[193]

— Простите, сэр, но Англия и второго фронта не открывает, и оружия обещанного не дает.

— Как? — возразил министр. — Мы ведь месяц назад передали вам 200 истребителей «Томагавк»!

— Мы признательны британскому правительству за эти самолеты — которые, кстати, в СССР так и не доставлены, — поклонился Майский очень вежливо, — однако в сравнении с нашими потерями в воздухе это ничто.

Иден молчал с необыкновенно интеллигентным видом.

— Мы просили у британского правительства крупных бомб, — продолжал ненасытный русский[194], — и ваш министр авиации в конце концов согласился. Спасибо вам огромное! Но сколько бомб он дал? Шесть штук. Прописью: ш-е-с-т-ь. У нас это называют: ни в чем себе не отказывай…

Министр осклабился:

— О да, русский язык необыкновенно образный! Вы великая, великая нация!

— Благодарю вас, — качнул Майский головой, но переводить диалог в интеллигентное русло не стал. — Чем еще Англия помогла СССР в течение этих десяти недель?

— Господин посол! — возмущенно отразил Иден. — Мы ведем воздушное наступление на Германию!

— О да, наслышан! Правда, английские бомбежки не заставили немцев снять с нашего фронта ни одной эскадрильи… Если говорить откровенно, то на восточный фронт ваши бомбежки не влияют никак. Мало щипать бешеного зверя за хвост, надо бить его дубиной по голове.

— Но упомянутая вами дубина — это блестящие боевые качества Красной Армии! — жарко подхватил британец. — Мы в восторге от советского мужества и патриотизма!

— Аплодисментам мы предпочли бы поставки истребителей, — не унимался русский зануда.

Иден глубокомысленно улыбался…

8 июля Черчилль начал личную переписку со Сталиным, она продолжалась всю войну. Вот одно из писем:

Сталин — Черчиллю, 3 сентября 1941

Приношу благодарность за обещание продать Советскому Союзу еще 200 истребителей. Однако должен сказать, что эти самолеты не смогут внести серьезных изменений на восточном фронте. Дело в том, что относительная стабилизация, которой удалось добиться недели три назад, потерпела крушение вследствие переброски на восточный фронт свежих 30–34 немецких пехотных дивизий и громадного количества танков и самолетов, а также вследствие активизации 20 финских и 26 румынских дивизий. Немцы безнаказанно перебрасывают все свои силы на восток, будучи убеждены, что второго фронта за западе не будет.

В итоге мы потеряли больше половины Украины, и враг оказался у ворот Ленинграда.

Я думаю, существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронт на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с восточного фронта 30–40 немецких дивизий. Одновременно необходимо обеспечить Советскому Союзу 30 тысяч тонн алюминия к началу сентября с. г. и ежемесячную минимальную помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков.

Я понимаю, что настоящее послание огорчит Ваше Превосходительство. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной.

Наконец, разрешите принести благодарность за выраженное Вами чувство восхищения действиями советских войск, ведущих кровопролитную войну с разбойничьими ордами гитлеровцев за наше общее освободительное дело. [404]

4 сентября письмо пришло в Лондон, его расшифровали, Майский лично перевел его на английский и на машинке напечатал (так он поступал с большинством сталинских писем). И немедленно испросил аудиенции у премьера.

Черчилль принял его — тучный, в смокинге, с вечной сигарой в зубах. Он прочел письмо и буркнул, тужась быть приветливым:

— Господин Сталин употребил выражение «продать самолеты». Мы не ставим вопрос таким образом и считаем, что поставки должны покоиться на базе товарищества.

А, бесплатно. Послу почему-то вспомнился сыр в мышеловке.

— Это чрезвычайно благородно с вашей стороны, господин премьер-министр… — сказал Майский, — но мое правительство желало бы ясности относительно второго фронта. Когда вы намерены начать боевые действия?

Премьер вынул сигару изо рта:

— Сожалею, но в ближайшее время мы не имеем такой возможности.

— Иными словами, — любезно подытожил Майский, — я могу передать своему правительству, что Британия готова доблестно сражаться до последнего советского солдата?

Неотесанный русский нарушил первое правило дипломата: никогда не высказывать правду в лицо. Поэтому Черчилль не сдержался:

— Мы целый год дрались с немцами один на один, Россия нам не помогала!!

— Благодарите за это Чемберлена, — спокойно парировал посол. — В 1939-м он сорвал подписание антигитлеровского пакта.

Премьер осекся. Он разыгрывал вражду со своим предшественником Чемберленом, и теперь дипломатишка его на этом подловил. Черчилль так яростно всосал дым сигары, что она аж захрипела.

— Пожалуйста, спокойней, мой дорогой господин Черчилль! — улыбнулся посол. — Мы с вами делаем общее дело, избавляем мир от фашистской чумы. Разве не так?

Премьер курил, насупившись, как перекормленный бульдог. Наконец проворчал:

— Британские вооруженные силы пребывают в плачевном состоянии.

«Как же ты остров свой собрался защищать? — подумал Майский. — Горазд прибедняться…»

— Об открытии второго фронта сейчас не может быть и речи, — упрямо повторил высокопоставленный толстяк, закругляя разговор. Но гость предложил нежданно:

— В таком случае вы могли бы отправить несколько дивизий на Украину. Это несравненно проще, чем открывать второй фронт; а советские и британские войска начали бы биться плечом к плечу с общим врагом! Товарищ Сталин уполномочил меня подать вам такую идею.