Мария побледнела, Ави странно посмотрел на него, губыдернулись.

– Спинной мозг, – сказал он задумчиво. –Спинной мозг… Как ни странно, весомый довод. Правда, ты не поверишь, но мнетоже доводы разума подсказывают, что мы не правы, надо эллинизироваться,ассимилироваться, но… понимаешь, спинной мозг против. Он как будто знает большеменя. Он как будто получает сигналы свыше.

Стивен покачал головой.

– Против вас не Америка, – сказал он. –Против вас – человечество.

Ави промолчал, глаза стали серьезными и задумчивыми, а Мариявпервые обратилась к Стивену:

– А ты не подумал, что был прав, когда так пылко обвинялнас в тех жестокостях, которые совершали древние цари, завоевывая Палестину?..Ну, когда мы уничтожали все живое, не щадили не только младенцев, но убивалидаже скот, рубили сады и сжигали склады с зерном?

Он насторожился:

– Я не отказываюсь от своих слов. Конечно же, вы этоделали…

Она договорила:

– Заканчивай, не останавливайся. Ты говорил, что мы исейчас такие же.

– Ну, – проговорил он с некоторым чувствомнеловкости, – это, возможно, полемический перехлест…

Она покачала головой:

– Нет. Вовсе нет. Мы в самом деле такие. И мы принялимеры к тому, чтобы Израиль отныне никогда-никогда не был разрушен.

Холодом повеяло в комнате. Стивен ощутил ужас, холодныйужас, губы похолодели, он едва произнес:

– Ранцевые бомбы?

– Ранцевые бомбы, – повторила она. – Еще всемидесятые годы мы начали провозить их в самые крупные города США и Европы.Там они и сейчас, надежно упрятанные. И с каждым годом таких бомб становилосьвсе больше.

Ави кивнул, поднялся.

– Стивен, – проговорил он, – можешь мнеповерить, они в самом деле надежно упрятаны в городах Америки.

Мария вздохнула и сказала совсем другим голосом:

– Стивен, Стивен… я уже спрашивала тебя… почему тыуверен, что победителем выйдет… человечество?

Ави почти сочувствующе кивнул Стивену, Мария спряталапистолет и отодвинулась к двери. Ави сунул руку ей в карман, выудил ключи ибросил на стол перед Стивеном. В глазах контрразведчика была грустная насмешка.

Затем они ушли, а он долго сидел в ее квартире, тупо глядя встол и чувствуя, как темное отчаяние поднимается из глубин рациональной души.Насчет бомб, конечно, бред, Ави нарочито создавал иллюзию очень открытого иправдивого человека, чтобы в конце концов всобачить ему эту дезу. Может, толькопотому и не пристрелили, чтобы он как можно скорее сообщил о страшной угрозе вштаб.

Конечно, сообщит, но там посмеются. А по возвращении, сказалсебе яростно, срочно к психиатру. Не к психоаналитику, к этим все ходятрегулярно, это как бы правило хорошего тона: демонстрировать безукоризненнуюпрозрачность мыслей и чувств, как в банковских операциях, а к настоящемуспециалисту, что возится с психами, получившими тяжелые расстройства.

Они же явные психи, как можно заявлять такое, и непонятно,что в нем дрогнуло, что дало трещину. И сейчас чувствует себя без опоры подногами, хотя это настоящее безумие. Даже не в том, что Израиль снова можетуцелеть, этого не случится, США – не Вавилон, не Эллада и не Рим. Меры приняты,даже со стократным запасом, это уже самое окончательное решение еврейскоговопроса, но самим намеком, что большинство… может быть не право. Даже не право.

Кощунственным намеком.

Отвратительным.

Он встал из-за стола, тугой узел в желудке чуть ослабилхватку, но во рту сухо, а в груди горько, словно на своем же ранчо упал сосмирного коня и ухватил зубами куст полыни. В квартире будто незримый покойник,Стивен походил взад-вперед по комнате, взгляд все время цеплялся за ключи.Странный жест: оставить их противнику, мол, ну укради, укради мое столовоесеребро, чтобы я о тебе плохо думала!

А вот вообще не уйду, мелькнула мысль. Сейчас пойду на кухнюи приготовлю ужин. А когда Мария вернется, поговорим уже без всякой политики,идеологии, религиозных различий. В конце концов, это у них тут в Израилесредневековье какое-то, пусть выглянет в окно на окружающий мир!

Есть же в Израиле прогрессивные евреи, их куда больше, чемэтих проклятых расистов. Эти прогрессивные организовывают шумные имногочисленные митинги в защиту прав арабов и особенно – жестоко притесняемогопалестинского народа, поддерживают и по мере сил финансируют фестивальныешествия педерастов… то бишь геев – вот бы их всех в газовые камеры! Но в данномслучае свобода для пидоров означает свободу вообще, и потому демократическимыслящие евреи, морщась и зажимая носы, все же поддерживают и требования свободдля геев, и протесты против оскорбляющих достоинство обысков палестинцев…

Именно они следят за ортодоксально настроенными иудеями, окаждом противозаконном шаге сообщают то в суды, то в полицию, то в прокуратуру,не забывая стучать в различные европейские комиссии по правам человека.Вообще-то это они, честно говоря, и сдерживают еврейских фашистов гораздобольше, чем все европейские комиссии и Штаты, которых везде обвиняют вподдержке Израиля.

Увы, не просто сдерживают, а именно спасают Израиль: дайортодоксальным евреям чуть больше власти, они бы ввергли Израиль в такую беду,что на них навалилось бы все возмущенное человечество, и уже ни Штаты, ниЕвропа, ни даже Россия не стали бы Израиль защищать.

– Мария, – выдохнул он, – что ты со мнойделаешь? А что, если…

В нагрудном кармане трижды дрогнул мобильник. Стивенпоспешно прижал ладонью тонкую ткань, не дожидаясь, когда после паузы прозвучитзвуковой сигнал.

Пальцы заученно набрали код, в окошке высветилась короткая надпись:«Одиннадцать пятнадцать к встрече с Джиной». Такой команды не было, но он знал,что на каждого из заброшенных в Израиль коммандос в Лэнгли подробное досье,памятные даты каждого легко выстроить в отдельную колонку и разослать всеминдивидуальные сообщения, но каждый после несложного арифметического подсчетаполучит одну и ту же цифру.

Он, к примеру, даже прожив с Джиной семь лет, все семь летотмечал не дату свадьбы, она весьма заурядная, а романтическое знакомство,случившееся шестнадцатого апреля на очень бурной вечеринке, после которой онивскоре и поженились.

И если к шестнадцати прибавить одиннадцать пятнадцать, тоэто значит… операция «Эллинизация» вошла в предпоследнюю фазу. Это значит, чтосегодня последний мирный день Израиля. Вообще последний день Израиля.

Завтра Израиля уже не будет.

Если не произойдет чудо.

Из мобильника выдвинулись свернутые, как у жука, крылышки,распрямились в двенадцатидюймовый экран. Зажегся, едва коснулись пальцы, позеленому полю катится мяч, за ним бегут парни в трусах и майках, передача ссоревнований по соккеру, но, когда настанет нужный час, здесь вспыхнетвеликолепная и грозная надпись: «ИНТЕРЛИНК».