ткнула в краску, провела по бумаге, изображая не то арку, не то подкову.

– Не похоже. Воды добавь и синего. Тогда выйдет, как надо.

Я послушалась. Воды и синего, вон того, яркого, и прямо по черному, штрихами и точками, чтобы, когда краска поползет по бумаге, было похоже на змеящиеся молнии. А за аркой – в междумирье с серой дорогой.

– Да, теперь хорошо.

– Что ты рисуешь? – спросила я.

– Разве не видишь? Это моё чудовище.

На листе под тонкой кистью проступали слегка карикатурные, но вполне узнаваемые черты: кривоватая ухмылка, нос, брови и черные глаза, встрепанные волосы, риски, по которым легко было угадать привратный знак. Чуть ссутуленные плечи и руки в карманах, плащ и клякса значка на лацкане. Из-за спины тёмными полотнищами с острыми угловатыми краями, похожими на перья, растекалось чёрное, вперемешку с синим, и изумрудный. И алый по кромке.

– У него нет крыльев, – возразила я, тыкая кисточкой в рисунок.

Скатилась капля и краска потекла. Абрисы исказились: вот были крылья, а теперь остался угловатый костной остов.

– А это и не его. Это твои.

Резко и сильно заломило между лопатками, словно под кожей завозился клубок беспрестанно кусающихся змей, я дернула плечами.

– Болит?

– Болит, – согласилась я.

– С чудовищами всегда так. Нам больно себя менять.

– А если я не хочу себя менять?

– Зачем тогда приняла Дары?

– Какие?

– Эти вот два, – кисточка махнула, указывая на подвески-ключи и прячущуюся за ними костяную сову, – и вон тот, первый.

– А разве можно было не принимать?

– Вот бестолочь! – рассмеялась мелкая наглючка, – конечно! Эти два последних, так точно. Он же, – отмытая от краски и истекающая водой кисточка уперлась в грудь нарисованного некроманта, размывая акварель и превращая фигуру в тень, – твой дар не принял. И теперь и не тут, и не там. Почему взрослые такие глупые… Поваливай! А то меня опять отругают и будут мерзким чаем поить! Нельзя смотреть вперед и болтать с тенями.

Голос растаял, снова саднило руки и колени и горло драло от пыли. Я села. Потом встала, прошла вперед. Дверь в эту часть дома была заложена камнем с обратной стороны, но я не собиралась ни разрушать стенку, ни просить дом открыть. К чему было пугать прислугу. Я не собиралась оставаться в Леве-мар. Я должна была быть не здесь.

Грань ткнулась в руку собачим носом, порогом легла под ноги, распахиваясь впереди. Удовлетворенно выдохнул дом. Я вошла в арку из тьмы и звездного радужного света. Крутнулся золотой обод, вихрем взметнулась темная дымка. Один шаг из конца в конец по серой дороге – и новая дверь и новый дом. Тоже живой и родной.

– Мика, детка…

– Я знаю, ба… Как… – на мгновение сдавило в груди и отпустило. Все потом. – Как это случилось?

– Кто-то испортил стабилизатор в ступе. Он умер, еще не коснувшись земли.

Мне не больно. Корка из черных перьев спрятала глупое беспокойное сердце от мира. Чему болеть, если не осталось ничего, кроме…

Мне в руку сунули магфон. Взволнованный голос звучал урывками из-за плохой связи, искажался:

– …опала? Что с то… Мика! Не мол… ро буду, …шишь меня?

– Да, магистр Холин. Не стоит торопиться, магистр Холин. Знакомство с вашей семьей слишком дорого мне обходится, чтобы продолжать. Всего доброго.

А ветер… жила же я как-то без него.

Междуглавие

В Нер-Ире примерно раз в неделю стал появляться вежливый молодой человек. Темный. Новости в городке случались нечасто и визит одинокого симпатичного мужчины при деньгах грозил стать событием. В кулуарах едальни матушки Станки говорили, что какой-то столичный меценат выкупил развалины Нери-мар, чтобы… Тут мнения разделились. Одни считали, что остатки особняка сравняют с землей, а на фундаменте выстроят дом отдыха, ибо близость к лечебному грязевому источнику – источник денег. Другие предполагали, что какой-то дальний родственник Нери, как все темные, просто хочет пустить пыль в глаза наличием родового гнезда, пусть и с мертвым истоком. Третьим было начхать, лишь бы платил вовремя, не грубил и девок не портил. А то эти клуши уже в мыслях представляли себя хозяйками восстановленного дома и были готовы на всяческие непотребства, чтоб свести знакомство с приезжим магом поближе.

Темный смотрел на все с легким пренебрежением. Ему не особенно интересны были все эти люди, но пока они были приносили пользу и исправно доставляли к магмобилю указанные в очередном списке вещи и еду, он мог и вежливым побыть. Не так это и сложно.

Сложно было с другим. Сегодня ночью у обожаемого наставника произошло что-то непредвиденное и когда молодой колдун, как было договорено, явился пред черные очи магистра, то получил весьма едкую и большей частью несправедливую отповедь. Хорошо, что щит успел выставить. Не иначе от удивления. И даже выдержал первый удар, хотя со щитами у него всегда было так себе. Ну скажите на милость, как он может быть виноват, что гадкая кукла сбежала? Нет-нет, не «сокровище». Хотя «сокровище» тоже отличилось. Сорвалось с поводка. А кукла изловчилась частично подставиться под удар, лишивший наставника идеального средства управления «сокровищем», и надорвала свой собственный поводок. Теперь изловить одну и прижать к ногтю другую было в списке приоритетных задач. Изловить куклу и прижать «сокровище». Колдун хихикнул и быстро посмотрел по сторонам, не видел ли кто его несоответствующего образу поведения. Он бы не отказался сокровище прижать, ее прижимать – сплошное удовольствие.

Двое плечистых помощников столяра грузили на платформу кровать взамен испепеленной отскочившим от щита проклятием. Наставник после инцидента сухо извинился, но распоряжения оставил в прежнем виде, и ушел в зал, где обрел тело, смотреть вдаль на холмы и думать о своем Великом плане.

Пригодных для жизни комнат в практически полностью разрушенном особняке было всего три и подвал. Одна самая большая и наиболее сохранившаяся служила наставнику спальней и кабинетом, в другой, сырой и холодной, обитала сбежавшая кукла, в третьей сделали что-то вроде кухни и столовой, а в подвале была Лаборатория. Молодой темный маг именно так это все про себя называл: Великий план, Лаборатория – с заглавной буквы. Он бы и наставника величал Всадником Мора, но тот воспротивился. Подумаешь, связал обожаемого учителя и карантин в Новом Ливено в одно звено только из-за интереса к владельцу копей и созвучного прозвания. За промах пришлось