Маньчжурия с железнодорожных путей в 2009 году. Эта мрачная пограничная застава, застроенная когда-то всего несколькими двухэтажными домами, превратилась в шумный город небоскребов всего за несколько десятилетий (фотография автора)

Помпезные ворота, таким образом, отражают новые политические отношения между Россией и Китаем и подчеркивают устойчивую символическую значимость этой границы, несмотря на ее нынешнюю пористость. Отношения между Москвой и Пекином значительно улучшились во всех сферах и на всех уровнях. Дипломатические контакты прогрессировали от конструктивного партнерства к дружбе. Официальное урегулирование последних из продолжительных разногласий о границе между двумя государствами произошло после передачи Россией Китаю в октябре 2008 года части Большого острова (Абагайтуй) в верховье Аргуни, а также всего острова Тарабаров и примерно половины Большого Уссурийского острова в месте слияния рек Уссури и Амура[915].

Несмотря на новый этап в российско-китайских отношениях, ситуация становится все более несимметричной. Возможно, самый насущный вопрос для российско-китайского пограничья сейчас заключается в том, приведет ли китайское присутствие в регионе к фактической экономической или даже политической зависимости. Экономическая мощь КНР и Советского Союза были сопоставимы в 1991 году, однако сейчас валовый внутренний продукт Китая примерно в восемь раз превышает российский показатель. Население восточных регионов Российской Федерации сокращается, а на другой стороне рек Аргуни, Амура и Уссури оно неуклонно растет. Сейчас численность населения Северо-Востока Китая примерно в десять раз превышает численность населения Дальнего Востока России[916].

Ил. 32. Государственные ворота Китая и России между станциями Маньчжурия и Забайкальск, 2009 год. Разница в размерах символизирует новые политические отношения между Пекином и Москвой (фотография автора)

Демографический дисбаланс и неуклонное распространение китайского экономического влияния вызвали в России, особенно среди жителей приграничья, возрождение старых ксенофобских настроений. Китайские политики делают все, что могут, чтобы развеять этот страх и подозрения, однако скептицизм Москвы и восточных регионов в отношении планов Пекина растет. Волна общественного недовольства китайской экономической экспансией охватила Забайкалье летом 2015 года. Тогда краевые власти в Чите объявили, что китайская сельскохозяйственная компания заключила сорокадевятилетний контракт на аренду 115 тыс. гектаров пастбищ и невозделанных земель вдоль Аргуни за символическую плату. Землю предполагалось использовать для разведения птицы и скота, а также кормовых сельхозкультур. Общественность интерпретировала этот договор об аренде территории размером примерно с Гонконг как разбазаривание российских природных ресурсов. Еще больше жителей российского пограничья обеспокоило увеличение притока китайских мигрантов, что виделось как ползучая территориальная экспансия Китая[917]. Страх демографической бомбы замедленного действия, возможно, необоснован, по крайней мере сейчас, когда темпы экономического роста в России довольно низки, а сам Китай обладает обширными слаборазвитыми территориями и благосостояние его населения растет. Однако многие россияне по-прежнему с опаской относятся к китайцам[918].

Город Маньчжурия – место, где можно ознакомиться с настроениями обывателей обоих государств в отношении друг друга. Подозрения таятся за официальным нарративом добрососедства и демонстрацией дружбы. Россияне испытывают глубокое недоверие к китайцам, и для многих из них ст. Маньчжурия олицетворяет непонятную и опасную сущность Китая[919]. Китайское видение русских окрашено не меньшим цинизмом. Современная Россия для многих является воплощением ушедшего величия, посредственной экономики и сокращающегося самодовольного населения[920].

Сегодня, несмотря на появление множества новых межграничных сетей, международная граница вдоль рек Аргуни, Амура и Уссури не исчезла полностью. Она продолжает существовать как экономическая, политическая, этническая, социальная и культурная разделительная линия между Китаем и Россией, а многие оставшиеся физические заграждения зафиксированы и в умах жителей пограничья. На китайской стороне международной границы в настоящее время не существует закрытой зоны, однако доступ в Забайкальск снова оказался ограничен в апреле 2014 года, когда поселение было включено в приграничную зону. Местные органы безопасности установили там особые дорожные знаки и пропускные пункты. Наказания нарушителей сейчас, несмотря на возрождение одержимости безопасностью, гораздо менее суровы, чем в сталинские времена. Однако правила въезда и перемещений напоминают регулирование советской приграничной зоны[921].

Даже сегодня не каждый приезжий и житель приграничья перемещается туда и обратно между двумя берегами Аргуни так свободно, как это делали казаки и кочевники сто лет назад. Многие, не имея экономического интереса и сохраняя подозрительность в отношении чуждого соседа, просто остаются дома. Людмила Ивановна Машукова, бывшая дружинница и начальница станции, например, никогда не была в г. Маньчжурия: «Я никогда не была ‹…› Меня туда, честно говоря, и не тянет. Все что нужно здесь можно купить ‹…› Если я хочу посмотреть, как выглядит Маньчжурия, я могу включить телевизор»[922].

Таким образом, несмотря на увеличение межграничной мобильности после холодной войны, в значительной степени благодаря росту туризма и торговли (не путать с иммиграцией), безразличие и предубеждение на обеих сторонах границы в значительной степени сохраняются. Независимое от физического соседства психологическое отчуждение на межличностном уровне было порождено десятилетиями военной конфронтации и сформированных школой и СМИ двух очень разных систем ценностей и верований. Это наследие будет влиять на будущее приграничного региона, независимо от того, как будут развиваться дипломатические и торговые отношения, а также политика управления границей между Китаем и Россией.

***

Более трех веков российско-китайских отношений оказали глубочайшее влияние на формирование современных настроений и восприятий людей на реках Амур, Уссури и Аргуни. История обширного российско-китайского фронтира и пограничья уникальна во многих отношениях. Регион не только был поделен между двумя крупнейшими евразийскими империями, но также стал местом столкновений европейской и азиатской цивилизаций, кочевой и оседлой культуры, где имперские интересы России, а позднее Советского Союза столкнулись с интересами Империи Цин, республиканского Китая и Японии, где два крупнейших коммунистических режима превратились из союзников во врагов.

Аргунское пограничье в течение нескольких десятилетий превратилось из территории поразительно похожей на другие проницаемые территории на окраинах империй в плотно закрытую границу между нациями-государствами, хотя такое сравнение является весьма приблизительным. В начале ХX века Аргунский бассейн имел много общего с фронтирами разных типов империй, как континентальных, так и морских, где логистические сложности становились существенным препятствием для метрополий, лояльность фронтирного населения была изменчивой, а переход границы был образом жизни. Начиная с середины ХX века Аргунский бассейн приобрел множество сходных черт с Европой времен холодной войны, когда государственные границы между социалистическим и капиталистическим блоками превратились в линии военных укреплений и идеологического соперничества. Представление о соседней стране и ее жителях в результате растущего разобщения и усиления пропаганды стало все более одномерным и деперсонализированным.

Империи столкнулись с проблемой неопределенности, когда Аргунский бассейн переживал драматические трансформации, обретая все более четкие границы. Одна и та же граница может означать разное для разных участников и наблюдателей. Ясность безукоризненной линии на карте является фикцией. Для понимания неопределенности границ, различных сдвигов и поворотов в процессе их производства и различных форм их нарушений необходимо обратить внимание на множественность перспектив метрополий и самой локальности. Это следует сделать независимо от того, изучается ли случайный и размытый имперский фронтир, куда еще не полностью вторглась государственная власть, или строго контролируемая и символически насыщенная граница между геополитическими противниками. Таким образом, эта книга обратилась к старым имперским нарративам и к локальным представлениям о территориальности коренных народов, а также рассказала макроисторию когда-то самой длинной сухопутной границы в мире. Пространственно-ориентированная история, изложенная здесь, сфокусировалась на одном участке обширного пограничья – бассейне реки Аргунь. С этой точки на карте были рассмотрены как внутренние, так и внешние процессы. Посредством обращения к внутренней логике местности, ставшей сегодня восточным китайско-российско-монгольским треугольником, в этой книге была рассмотрена не только государственная политика по установлению и поддержанию российско-китайской границы в ее различных проявлениях. Внимание здесь также было сфокусировано на жителях пограничья, на множестве частных акторов, обладавших различным опытом и намерениями, которые появлялись прежде, если вообще появлялись, лишь на задворках исторических исследований.

Рассматривая историю этой местности через автобиографические рассказы русских, китайцев и представителей коренных народов, а также посетивших эту местность иностранцев, поделившихся своими наблюдениями,