Я думаю о Софонисбе и представляю ее зимой в монастыре, впавшей в размышления о сложившейся ситуации. Ей 47 лет, бездетная вдова, оставила теплое место… Типичный поворотный момент жизни любой женщины. Именитая, уважаемая, имеющая хороший доход художница. До сего момента жила под крылом у мужчин – сначала своего отца, затем – короля Испании, наконец, последние пять лет была собственностью мужа, выбранного для нее королем. Теперь, когда Софонисба овдовела, право собственности переходит к ее младшему брату, если она решит вернуться в Испанию и не выйдет замуж. И вот он, новый мужчина! Пожалуй, впервые в жизни Софонисба имеет возможность сделать самостоятельный выбор. При дворе она прожила почти двадцать лет, так что там искать нечего. Орацио приятен в обхождении, к тому же влюблен в нее (да, он моложе, да еще и красавец). Так может, это и есть вариант? Да и что с того, что Франческо Медичи призывает Софонисбу подождать, а младший брат противится ее новому браку – не исключено, что по причине собственных денежных затруднений он предпочел бы, чтобы солидная пенсия сестры перечислялась бы на его имя. Не слишком привлекательная перспектива. А став супругой капитана, она сможет начать жить, как ей захочется – муж-то всегда в плавании! Кроме того – повторимся – он молод и красив. Вот и задумаешься, прикидывала ли Софонисба в уме по ночам в пизанском монастыре, как ей правильней поступить? Кто знает, но ее спокойный, уверенный в своих силах и искренний облик говорит о том, что вряд ли Софонисба поступала вразрез со своими желаниями. Через две недели размышлений эта ночная женщина приняла решение выйти замуж за Орацио в Пизе, о чем в письме от 14 января уведомила великого герцога Франческо. Она также сообщила, что вместе с новым мужем они вскорости прибудут с визитом.

Их пригласили на ужин во дворец Питти, и, возможно, Софонисба увидела коллекцию Франческо – ту, что он вскоре представит на верхнем этаже дворца Уффици. Не исключено, что ею овладело такое же восхищение перед сокровищами Возрождения, как меня, и что она изучила технику своих коллег. Из Флоренции они отправились в Геную, на родину Орацио, где тот имел собственное палаццо. Мне кажется, она сделала правильный выбор. Пока супруг ходил в море, Софонисба занималась живописью. На следующие десятилетия ее ателье стало местом встреч генуэзской аристократии, а «красивая и талантливая Софонисба» стала самой известной художницей Европы. Ее называли «самородком», ей подражали. Сам Караваджо использовал ее рисунок в качестве образца для своей картины, а ее творческая судьба стала примером для женщин-художниц Северной Италии – Лавинии Фонтана и многих других. Она все еще рисовала себя. В 1610 году, уже в возрасте почти 80 лет, Софонисба все еще рисовала – и серьезный настрой ее работ остался неизменным: четкость, спокойствие и осознание собственной ценности.

Последние годы супружеская чета провела в Палермо, где Софонисбу посетил начинающий фламандский художник Антонис ван Дейк. Позже он напишет, что научился у этой «слепой старой женщины больше, чем у всех остальных мастеров Италии». В 1624 году ван Дейк сделал набросок портрета Софонисбы, и эта работа стала последним сохранившимся ее портретом.

В ноябре 1625 года Софонисба скончалась в Палермо в возрасте 93 лет – тогда бушевавшая в городе чума унесла половину жителей. В 1632 году к столетию с ее дня рождения ее скорбящий супруг Орацио – молодой и бог знает до какой степени красивый – заказал в ее память мраморный памятный знак. Софонисба была бездетной, но оставила после себя свои картины.

«Софонисба Ангвиссола, девственница из Кремоны, написала это с помощью зеркала».

Когда я по ночам думаю о Софонисбе, передо мной встают ее автопортреты – эти замечательные визитные карточки, с помощью которых она представляла себя и свое редкостное умение. Адресат имел возможность впервые увидеть их творца – умную и активную женщину, самостоятельную в творчестве, настоящего профессионала – ту, что не отводила взгляд в смущении. Я думаю о гениальности подачи: 1) простое черное платье; 2) девственница. В ту эпоху черное носила аристократия, и такой она представлена на автопортретах – человек, вольный в своем самоопределении и в своих поступках. Как знать, может быть, понятие девственности, с точки зрения Софонисбы, имело иные толкования, помимо высокоморального? Возможно, оно означало для нее некий «манифест независимости»?

И что за силой обладают ее портреты в черном! Лежа в спальне Стефано, я думаю о том, что мне, пожалуй, стоило купить селфи-палку на мосту Арно и сделать фотопортрет себя в стиле Софонисбы: надеть представительное платье, держать в руке билет на самолет или перо как символ моего труда – буду выглядеть одновременно умной, образованной, наделенной пытливым умом и такой ранимой! А по верхнему краю пустить текст (на латинском, разумеется): М – К —, Дева из Хельсинки, сделала этот снимок сама с помощью селфи-палки во Флоренции Anno Domini 2014 (вообще-то я не Дева, а Весы).

Ну а дальше надо просто запостить фоточку в Инстаграм, отправить ее комиссии по выдаче грантов и потенциальным клиентам, и мне сразу потекут деньги рекой и предложения о работе со всего мира. Мне назначат солидное содержание и отвалят немерено денег на прокорм мула.

Печалит только, что здесь, во Флоренции, у меня нет рабочего стола, за которым я могла бы стильно присесть. Я лежу на кровати Стефано среди груды книг, а на моей футболке написано super dry[40].

Мне довелось еще раз встретиться с Софонисбой. Случилось это два года спустя в Хельсинки. Был октябрь, я как раз провела целый день за столом – писала о ней. Вечером отправилась в Национальный музей послушать лекцию одной своей знакомой. Перед началом решила обойти выставку искусства Возрождения (позже я еще сюда вернусь). Я шла, рассматривая портреты вельмож, женщин в образе мадонн, «Преображение» Рафаэля, где он сам в образе Христа, флорентийские сундуки – такие как у Софонисбы. И вот я в последнем зале.

Сначала я увидела портрет юной девы в витрине. Читаю: Лючия Ангвиссола. На секунду замираю, перевожу взгляд на название: «Европа Ангвиссола». Невероятно! Лючия и Европа. Это же портрет самой младшей из сестер – Европы, написанный Лючией. Оборачиваюсь: портрет доминиканского монаха. Да, это работа Софонисбы. Бородатый монах, каким бы приятным обликом он ни обладал, не интересует меня, я смотрю только на нижний правый угол картины, где на темно-зеленом фоне над плечом проглядывает подпись 24-летней Софонисбы: Sofonisba Anguissola, Virgo Coram Amilcaris Patre Pinxit MDLVI. Надпись выполнена ее собственной рукой, она настолько близка, что я могу потрогать след, оставленный кистью.

Думаю: Софонисба приехала в Хельсинки, чтобы повстречаться со мной. Удивительные дочери Ангвиссолы – Софонисба, Лючия и Европа – пришли сюда тихо и без предупреждения, даже не догадываясь, что я думаю о них по ночам. Они поднялись в самолет: Софонисба заняла место у окна, Лючия села у прохода, а Европа между ними, с билетами в руках CRE – HEL, DEP 1556 – ARR 2016 (FLIGHT TIME 460 YRS), либо их отправили в багажном отсеке в неудобном положении прижатыми чемоданами, ведь аристократкам не пристало путешествовать у всех на виду; еще они могли залезть в фургон грузовика и проехать через всю Европу, обжигаемые солнцем, жуя на остановках сыр и хлеб из родной Кремоны и разминая ноги в компании с водилами, либо их просто посадили в контейнер и отправили на сухогрузе – не знаю. В любом случае они проехали по Средиземному морю вдоль береговой полосы, опасаясь встречи с пиратами, а потом по Балтийскому, чтобы встать на якорь в порту этого города.