общался и делал это весьма многословно и с явным удовольствием. В другом месте он заявил, что выставил адвокату Россеру условие, согласно которому тот не будет ссылаться на него и не потребует вызова в суд в качестве свидетеля. Если Минси действительно считал своё заявление очень важным, то как он мог всерьёз выдвигать подобное требование?!

— Минси подчёркивал, что по своему образованию он является школьным учителем и работа страховым агентом — это всего лишь подработка. Совершенно очевидно, что работу учителем он считал более престижной, однако заработок учителя являлся для него явно недостаточным. Хотя Минси прямо не говорил, что нуждается в деньгах, факт его материальной стесненности представляется несомненным. Если человек в качестве подработки занимается такой суетной и хлопотной «халтуркой», как работа страхового агента, стало быть, денег ему отчаянно не хватает. А мотивация подобных свидетелей всегда вызывает определенные и притом обоснованные сомнения.

— Наконец, нельзя не пройти мимо того неуловимого, но важного аспекта любых свидетельских показаний, который принято обозначать словосочетанием «психологическая достоверность». Насколько правдоподобным кажется признание пьяного негра в убийстве девочки или женщины, совершенном только что? Вообще-то, за такие признания в Джорджии тех линчевали! Конечно, состояние опьянения снижает самоконтроль, развязывает язык — с этим не поспоришь! — но для чернокожего в тех местах умение не нарываться на конфликт с белым человеком напрямую коррелировалось со способностью выживать. Конли во время пребывания под арестом в мае 1913 г. показал себя очень хитрым и изворотливым человеком [вспоминаем его многочисленные «стейтменты»!] а тут вдруг такое неблагоразумное и неосторожное поведение!

Сторона обвинения полностью отмахнулась от россказней Минси, как чистейшего вымысла и тут, пожалуй, с атлантскими «законниками» можно безоговорочно согласиться. Сейчас, по прошествии более столетия, уже невозможно сказать, действовал ли свидетель с самого начала по поручению адвокатов Франка или же Минси решил проявить инициативу в надежде на щедрую благодарность в последующем, но то, что это был негодный свидетель, призванный «утопить» Джеймса Конли, сомнению не подлежит.

Защита Франка попыталась «выжать» из Минси максимум возможного. 12 июля адвокаты объявили через прессу, что «другие свидетели» подтвердят рассказ этого человека, при этом имена и фамилии этих самых «других» не назывались. Интрига, впрочем, долго не продлилась и уже через 3 дня — 15 июля — стало известно, что число «других» ограничено одним-единственным лифтёром карандашной фабрики Холловэем, который согласно утверждению адвокатов Франка, подтвердил рассказ Минси в той части, где последний сообщал о визите на фабрику и разговоре с ним [Холловэем]. Показания Холловэя адвокатам Франка были даны под присягой и зафиксированы нотариусом.

На самом деле эти показания фабричного лифтёра ничего не добавляли с точки зрения доказательства истинности якобы прозвучавшего из уст Конли признания в «убийстве женщины», но создавали вокруг всей этой истории определенной информационный шум.

Через несколько дней — 18 июля — защита Лео Франка дала ещё парочку поводов для газетных публикаций [вообще же, в те июльские дни адвокаты были на удивление активны и явно создавали для обывателей нужную «картинку»]. Сначала появились заметки о том, что детективы агентства Пинкертона изменили первоначальное мнение и теперь склонны считать Лео Франка невиновным. Это было слишком неконкретное заявление, а потому упоминание таинственных детективов невольно рождало ассоциацию с принцем Флоризелем, сказавшим: «моё имя слишком широко известно, чтобы произносить его вслух».

В тот же день защитники Лео Франка обратились с открытым призывом собрать Большое жюри округа Фултон, дабы рассмотреть обвинительный материал на Джеймса Конли и признать его главным обвиняемым, отказав ему тем самым в праве быть «важным свидетелем» обвинения. Разумеется, подобное предложение не имело шансов на реализацию — что бы жюри согласилось на подобное, предложение должно было исходить от окружной прокуратуры.

Дорси дал свой ответ в опосредованной форме 21 июля — в тот день генеральный солиситор собрал Большое жюри, на рассмотрение которого вынес постановление о приостановке рассмотрения обвинительного материала в отношении Конли до того момента, как закончится суд над Лео Франком. Основанием для подобной приостановки являлось признании за Джимом Конли статуса «важного свидетеля» окружной прокуратуры. Логика этого обращения была предельно прозрачна — если суд пройдёт так, как это надо прокуратуре и Конли даст надлежащие показания, то вердикт Большого жюри окажется мягким, если же суд провалится и и случится это по вине Конли, то тогда вердикт жюри будет жёстким.

Что и говорить, логику солиситора следует признать циничной, но эффективной. Большое жюри удовлетворило это ходатайство, тем самым гарантировав абсолютную управляемость важнейшего свидетеля обвинения.

Через день — в среду 23 июля — произошла довольно любопытная история, наделавшая много шума [и следует признать, не без основания]. В тот день корреспондент газеты «The Georgian», находившийся в здании Департамента полиции Атланты, узнал, что Джим Конли исчез из своей камеры. Из той самой, в которой он должен был находиться безвылазно до суда в интересах собственной же безопасности! Газетчики моментально подняли шум, бросились за разъяснениями к шефу детективов Лэнфорду. Вопросы были обоснованы: что со свидетелем? где он? он вообще жив? Лэнфорд стал отговариваться незнанием и даже на голубом глазу принялся уверять журналистов в том, что сообщение об исчезновении Конли ошибочно и тот находится в отведенной ему камере. Правда газетчики быстро доказали ему, что тот неправ и осведомленность журналистов, должно быть, неприятно поразила шефа детективов. Когда Лэнфорд понял, что отделаться от писак не удастся и какое-то объяснение дать придётся, он заявил, что не в курсе происходящего, после чего прекратил общение и заперся в кабинете.

Слова шефа детективов прозвучали не очень убедительно, ведь Конли числился за его подразделением! Журналисты, крайне возбужденные предчувствием сенсации или скандала, добились встречи с начальником полиции Биверсом, который подобно Лэнфорду сделал большие глаза и отговорился неосведомленностью. Впрочем, слова его тоже звучали не очень-то убедительно.

Журналисты сумели перехватить на выходе из здания сержанта Холкомба (Holcomb), отвечавшего за содержание задержанных в здании полиции. Тот также принялся отрицать свою осведомленность о причине отсутствия важнейшего свидетеля обвинения. Это утверждение, конечно же, являлось чистейшей воды враньём! Единственной причиной, по которой задержанный мог исчезнуть из здания без ведома Холкомба, являлся побег. Газетчики не отказали себе в издевательских вопросах, адресованных сержанту, и тому пришлось немало попотеть и покраснеть, невпопад отвечая на них.

После несколько нервной паузы, растянувшейся приблизительно на полчаса, ситуация прояснилась. Ньюпорт Лэнфорд сделал заявление для присутствовавших в здании газетчиков, из которого следовало, что Джима Конли увезли из здания полиции детективы Старнз (Starnes) и Кэмпбелл (Campbell). Они перевезли