И я увидела, как она, отпустив, наконец, мою руку, бросилась в объятия ожидавшей ее пары: отец Миранды, высокий, седовласый мужчина лет сорока пяти с добрыми серыми глазами, и мать, полноватая женщина примерно его возраста с волосами цвета спелой пшеницы, усталым и немного печальным лицом. Одеты оба были просто, но изысканно, а на свою дочь смотрели с одинаковым обожанием и такой любовью, что мне на короткий миг даже стало немного завидно: родительской любви я была, увы, лишена.

Немного позже я узнала, что Паскаль Морель держал аптеку в Париже, приносившую хоть и скромный, но стабильный доход, а мать, Беатрис, была портнихой, пусть не модной, но тем не менее ее услугами пользовались многие люди среднего класса. Весь доход их семьи уходил на оплату обучения Миранды.

Пока они обнимали и целовали Миранду, я стояла в стороне, неловко переминаясь с ноги на ногу и думая, как бы незаметно улизнуть. Но тут Миранда подбежала ко мне, словно почувствовав мое намерение, снова схватила за руку и подтащила к своим родителям:

— Знакомьтесь! Это моя подруга Николь! Та самая, я вам о ней писала.

— Здравствуйте, мадам, месье, — сказала я.

— Здравствуй, Николь, — с улыбкой ответил отец Миранды. — Мы очень рады с тобой познакомиться.

— Здравствуй, детка, — мадам Морель поцеловала меня в щеку. — Я давно хотела посмотреть на подружку нашей девочки. Как ты?

— Спасибо, мадам, — ответила я, — у нас все хорошо, учеба закончилась, все разъезжаются на каникулы.

— А за тобой когда приедут? — спросила мадам Морель.

— Завтра, — сказала я, и это была правда: наш управляющий звонил вчера директрисе попросить, чтобы меня собрали в дорогу.

— И придется нам расстаться на целых две недели! — воскликнула Миранда. — Это ужасно, мама!

— Но почему, милая? — удивился отец Миранды. — Вы очень скоро опять увидитесь, а Николь, вероятно, тоже соскучилась по дому.

— Кроме того, Николь вполне может навестить тебя в Париже, — подхватила мадам Морель. — Правда ведь, Николь? Ты приедешь к нам в гости? У Миранды день рождения как раз в Сочельник. Ты можешь остаться и на Рождество!

— Да-да! Приезжай непременно! — Миранда запрыгала на месте. — Вот будет здорово!

— Я не знаю… — чувство неловкости вновь вернулось ко мне. — Если бабушка позволит…

— А что, она может быть против? — удивилась Миранда. Я покраснела, поскольку еще не рассказывала подружке о наших непростых отношениях с бабушкой. Да мне, если честно, и в голову не могло прийти отпрашиваться у нее в гости в Париж. Ответ я знала заранее.

— Я поговорю с бабушкой. Если у нас нет других планов, то, возможно… — я сказала первое, что пришло мне в голову.

— Вот и договорились! — воскликнула Миранда. — Адрес ты знаешь. До скорой встречи, Николь!

Я даже не смогла им возразить. Просто в тот момент не нашла что сказать этим милым людям. Я распрощалась с Мирандой и ее родителями, и они уехали, оставив меня в некотором замешательстве. Разумеется, в те дни в гости к Миранде я не попала. Я побоялась рассказать бабушке о том, что хотела бы встретить Рождество в доме своей подруги. Когда Николя привез меня в замок, бабушки еще не было. Она появилась как раз в Сочельник: из окна своей комнаты я увидела, как во двор замка буквально влетела ярко-красная Lamborghini, любимая из бабушкиных машин. И через минуту на первом этаже раздался громкий голос графини Леруа:

— Софи! Николь уже дома? Я хочу, чтобы через пять минут она была в гостиной!

Тут же раздался торопливый стук в мою дверь:

— Мадемуазель Николь! Это Софи.

— Я уже готова, Софи, сейчас спущусь, — ответила я и вышла из спальни.

— Мадам графиня ждет вас в гостиной, — шепотом сообщила мне моя бонна. — Кажется, с подарками! Идите скорее!

Я быстро спустилась вниз и вошла в гостиную. Бабушка стояла у пылающего камина. Как сейчас я вижу ее, всю, от острых носов кожаных туфелек-лодочек до собранных в изящный узел на затылке каштановых волос. Стройная, высокая, в брючном костюме от Шанель, из украшений — тонкая золотая цепочка на груди с большим бриллиантом в форме капельки, такие же серьги-капельки в ушах и золотые часики от Карде-на на левом запястье, циферблат которых тоже украшен россыпью бриллиантов. Графиня Леруа повернулась ко мне, и секунду-другую меня разглядывали знакомые бархатные карие глаза.

— Здравствуй, бабушка, — робея перед ней, как всегда, чуть слышно сказала я.

Ее красивые губы с безупречно наложенной бледно-розовой помадой дрогнули в улыбке:

— Здравствуй, Николь. С приездом. Присядь и расскажи мне, как твоя учеба.

Бабушка присела на софу у окна, жестом указав мне на кресло рядом. Я пристроилась на самый краешек:

— Все хорошо. Я стараюсь, и учителя, кажется, мной довольны.

— Да, я знаю, — кивнула бабушка, — ты действительно стараешься. Думаю, что ты заслужила подарок. Ты уже большая девочка, поэтому я решила преподнести тебе нужную вещь, а не очередную куклу.

Она вытащила из своей дорожной сумки картонную коробочку, перевязанную крест-накрест шелковыми белыми лентами, и протянула ее мне:

— Это за хорошее окончание семестра. Рождество завтра, поэтому рождественские подарки будут позже. Ну, открой же! Смелее, Николь!

Я развернула подарок. Это оказался довольно толстый блокнот, переплетенный какой-то дорогой кожей золотисто-коричневого цвета, с моими инициалами, тисненными золотом на обложке. На золотой цепочке к блокноту крепилась тоненькая ручка, видимо, тоже золотая.

— Надеюсь, ты поняла, что это и для чего? — спросила бабушка.

— Да, конечно. Это дневник?

— Можно и так сказать. Я бы хотела, чтобы ты научилась четко формулировать свои мысли и желания, Николь. Ведение дневника как нельзя лучше этому способствует.

— Спасибо, бабушка, я правда рада твоему подарку! — я искренне была ей благодарна, так как дневник мне на самом деле очень понравился.

— Вот и чудесно, — сказала графиня. — А теперь давай пообедаем, после чего ты сможешь вместе с Софи украшать елку. Я распорядилась, чтобы ее доставили сегодня.

Она встала с софы, я тоже вскочила с места, и на мгновение мне показалось, что бабушка распахнула объятия, чтобы я бросилась к ней и обняла. Видимо, просто показалось, так как графиня скрестила руки на груди, после чего последовал приказ нашей экономке мадам Сорель подавать обед.

В тот же вечер, оставшись наедине с собой в спальне, я открыла дневник и сделала в нем первую запись: «Дорогой дневник! Привет и с Рождеством тебя! Меня зовут Николь Леруа, мне почти восемь, сегодня 24 декабря 1972 года. У моей лучшей подружки Миранды день рождения, но я, милый дневник, не могу к ней поехать. Почему? Как-нибудь напишу. Надеюсь, мы подружимся».

Я действительно была рада бабушкиному подарку. Дневник и сейчас со мной, и во многом помог мне в трудные минуты жизни, когда довериться я могла только ему. Пролетели рождественские каникулы, я вернулась в пансион. Миранда побранила меня за то, что я не приехала к ней в гости, но я сослалась на общие с бабушкой дела, и она мне поверила. Но уже тогда я понимала, что вопросы о бабушке и нашем общении с Мирандой вне пансиона рано или поздно возникнут. В конце концов, моей подруге покажется ненормальным тот факт, что я избегаю встреч с ней на каникулах, в то время как все наши ученицы постоянно навещают друг друга и даже совместно выезжают семьями на морские курорты, о чем радостно рассказывают в пансионе. Но что я могла объяснить Миранде, если и сама тогда толком не понимала, почему мне нельзя иметь друзей, приглашать их к нам в гости или навещать самой? Помню, что, попрощавшись с Мирандой на время наших первых летних каникул и вновь пообещав ей увидеться, я решила расспросить если не бабушку, то хотя бы Софи или мадам Сорель, почему мне нельзя общаться с друзьями вне пансиона. В то лето меня впервые доставил домой бабушкин самолет. Я испытала невероятное удовольствие от полета и от того, что в салоне были только я и Софи. Пользуясь этим, разговор я начала, лишь только мы взлетели.