— Скажи мне, Софи, — начала я, — как отнесется бабушка, если я приглашу к нам погостить свою подружку из пансиона? Хотя бы на несколько дней?

— Что вы, мадемуазель! — всплеснула руками моя бонна. — Об этом не может быть и речи!

— Но почему?

— Прошу вас, Николь, не спрашивайте меня, если честно, я и сама всего не знаю. Мне известно только то, что знают в замке.

— Расскажи мне, пожалуйста! — взмолилась я. — Я тебя не выдам! Тем более если в замке всем что-то известно, то почему я не должна знать этого?

— Николь, вы прекрасно знаете, что приказы мадам графини не обсуждаются. А передавать вам пересуды слуг я не хочу. Мало ли, что мы промеж себя болтаем. Когда мадам нанимала меня присматривать за вами, я получила достаточно четкие инструкции следить за тем, чтобы никого из посторонних рядом с вами и близко не было. Ну все, хватит меня пытать! Мы уже снижаемся…

В тот день мне не удалось узнать, почему бабушка против того, чтобы ко мне в гости приезжали друзья, с которыми я и так общалась во время учебы. Разве можно назвать их посторонними? Но обо всем, что меня тревожило, я узнала гораздо позже.

Я не буду утомлять тебя, читатель, рассказами о годах, проведенных в пансионе, так как ничего особенно значимого со мной в то время не произошло. Лишь наша с Мирандой дружба крепла день ото дня. А в третьем классе я открыла для себя прекрасный мир рисования. Это было неожиданно и удивительно для меня самой, когда на уроках по изобразительному искусству у меня стали получаться не просто рисунки цветов в вазах и яблок на блюде — мои руки стали сами выводить на бумаге портреты людей: учителей, подруг. Также мне нравилось писать пейзажи. Сначала я рисовала окружающую меня природу, а потом по памяти на листах рождались изображения замка Леруа, нашего парка, леса. Учителя хвалили меня, говоря о каком-то невероятном таланте. Бесспорно, мне было это очень лестно, но самой ценной похвалой для меня была бы похвала бабушки, которой я мечтала показать свой альбом. И перед летними каникулами я как раз закончила рисунок нашего замка, над которым корпела несколько месяцев. Получилось, на мой взгляд, очень реалистично. Когда я показала его Миранде, она всплеснула руками:

— Боже, Николь! Как красиво! Неужели это твой дом?

— Спасибо, Миранда, — ответила я. — Надеюсь, когда-нибудь ты приедешь ко мне и увидишь все сама.

— Слушай, — осторожно начала Миранда, — я давно хотела тебя спросить, но… Почему мы не видимся на каникулах? Мои родители постоянно спрашивают о тебе, ждут в гости, а я не знаю, что им отвечать.

Я поняла, что настал тот день, когда надо рассказать Миранде о моих непростых взаимоотношениях с бабушкой. Как могла, попыталась я передать ей все свои мысли и переживания. Я рассказала о трагической истории моей мамы, о том, что я никогда не видела своего отца, о том, что «женщины Леруа никогда не плачут» и о многих эпизодах своего детства. Меня словно прорвало, и я вывалила на Миранду всё, о чем думала с той поры, как начала понимать, в каком мире я живу. Моя чудесная подружка ни разу не перебила меня, слушала внимательно, а когда я закончила, спросила:

— Боишься бабушку?

— Боюсь, — тихо ответила я, — очень боюсь!

— Николь, мне кажется, ты зря ее боишься. Судя по тому, что ты мне рассказала, бабушка очень любит тебя, поверь! Думаю, она просто переживает, что может потерять тебя, как потеряла твою маму. Поэтому она не хочет, чтобы ты заводила друзей вне пансиона. Вдруг ты попадешь под чье-то дурное влияние?

— Не знаю, — покачала я головой, — порой мне кажется, я так сильно напоминаю ей о маме, что она просто ненавидит меня.

— Ты глупая, Николь? — Миранда недоуменно посмотрела на меня. — Как ты можешь такое говорить? Разве бабушка ненавидела твою маму?

— Нет, говорят, она ее очень любила.

— Ну а как тогда она может ненавидеть тебя — ее дочь и свою внучку? Чушь собачья! Если бы это было так, ты бы не училась здесь и не жила в роскошном замке. Так что выбрось эту дурь из головы и попробуй поговорить с бабушкой. Просто поговорить!

— Ох, не знаю… — я вновь покачала головой. — Страшно как-то!

— Не дрейфь! — Миранда обняла меня. — Наберись смелости и поговори с ней!

Вот такой совет дала мне подруга, которой на тот момент едва исполнилось тринадцать лет… Но тогда решающий разговор с бабушкой не состоялся — это произошло гораздо позже и в корне поменяло всю мою жизнь.

А в те летние каникулы, лишь только я вернулась домой, мне захотелось показать бабушке свои рисунки. Я еле дождалась, когда она приедет в замок. Едва услышав ее громкий голос, доносившийся из холла, я побежала вниз.

— Здравствуй, бабушка! — робея перед ней, как всегда, сказала я.

— Здравствуй, Николь, — кивнула она мне так, словно мы не расставались на долгие месяцы. — Я рада, что ты вернулась. Сейчас я выпью кофе в кабинете, и мы сможем поговорить о твоих успехах.

— Но я хотела… — я смущенно переминалась с ноги на ногу, пряча за спиной свой альбом.

— Что такое? — брови графини удивленно взлетели вверх. — Что ты там прячешь?

— Вот. Это тебе, — я решилась и протянула ей свой альбом с рисунками. Графиня взяла его и стала перелистывать, меняясь в лице с каждой страницей. Я с испугом наблюдала за ней, так как выражение ее лица не сулило ничего хорошего. Боже, что это с ней? Неужели я так скверно рисую?

— Что это такое? — тихо спросила бабушка. — Это ты сделала?

— Да, я. Я старалась, и учителя говорят, что из меня может получиться настоящий художник! Бабушка, мне очень нравится рисовать!

— Никогда! — вскричала графиня, и в ту же секунду мой альбомчик был брошен на пол, а бабушка схватила меня за плечи и затрясла изо всех сил. — Никогда, слышишь?! Никаких художников в моем доме не будет!

Я заплакала от страха, так как ни разу не видела бабушку в таком состоянии, и от обиды, поскольку все мои рисунки предназначались ей.

— Не смей рыдать, — холодно отчеканила графиня, взяв себя в руки. Брезгливо подняв мой альбом двумя пальцами с безупречным маникюром, она крикнула:

— Софи! Немедленно выбрось это.

Появилась моя испуганная бонна. Но тут у меня началась настоящая истерика.

— Почему ты такая?! — рыдала я. — Я же для тебя старалась! Для тебя!

— Марш в свою комнату, — последовала четкая команда. — Софи, успокой ее.

— Ты злая! Злая! — кричала я, размазывая слезы по щекам. — Почему ты так со мной?!

Побледнев, бабушка резко развернулась на каблуках и стремительно направилась в свой кабинет, с силой хлопнула дверью. Ее уход был больше похож на бегство.

— Я тебя ненавижу! — вырвалось у меня. — Ненавижу!

Охнув, Софи схватила меня за руку и потащила наверх.

— Зачем вы так, Николь, зря все это, — шептала она, волоча меня по лестнице. — Сейчас мы умоемся и успокоимся, да?