немо, но настойчиво напоминают – ищи трамблер, товарищ Выру, сваривай раму, ждут нас на передовой. А то и местные – «Глянь, Ян, вообще непонятная херня, выдумают же фашисты…»

Мерз город – выстуженный, с намертво вставшей канализацией, с разбитыми мостовыми, мелкими, голодными и злющими собаками, на летнюю Астрахань уже совсем непохожий. Шла ремонтная работа, привозили Янису «смазочные материалы»: трофейный ром, румынское вино, немецкие сигареты и портсигары.

— Хорошо, что не куришь, – вздыхал зампотех. – Тащат курево, прямо спасения нет, только отвернись. Главное, на вкус – дерьмо же, одна упаковка пестрая. Вот же дурные головы, сорочье воспитание. С тягачом что? Сделайте, кровь из носу нужно. И петлицы поменяй, поприличнее же будет.

Был товарищ Выру уже не красноармейцем, а гвардии сержантом, правда, без гвардейского знака и порядочных уставных треугольников в петлицах – попривыкли снабженцы и трофейщики, что к ним простой боец заскакивает – долговязый, промасленный, вежливый, но знающий и настойчивый. Много раз приходилось насчет «прибалтийской цепкой глист-пиявки» слышать, но что тут обижаться.

Еще на праздник Октября, когда присели в кабинете мастера и разлили по пятьдесят грамм, старый, еще дореволюционного автомобилистского стажа мастер Ефимов сказал:

— Правильно тебя, Ян, с передовой сюда вернули. Умеешь работать, организовывать без «на горло» и лишней трепки нервов. Я бы тебе вторую медаль дал. И было бы то очень верно: одна награда за бой, вторая за труд!

— Может, еще дадут. Но, видимо, уже после Победы, когда сосчитают, сколько мы гаек завернули. Пока там бойцы трудятся – у Хулхуты и Сталинграда.

Народ согласился.

20 ноября вновь пошли наши на штурм Хулхуты. Удалось взять, но немцы откатились организованно. Дальше дело пошло туго, если не сказать, неудачно. Уперлись наши в плотную оборону врага, попали под немецкий контрудар. Полки гвардейцев два дня дрались в окружении, прорвались, вышли через озеро Дед-Хулсун, но и технику в ледяном болоте потопили, и сами жестокие потери понесли. Немцам тоже досталось, но что толку, снова темнели наши сгоревшие в степи «тридцатьчетверки» и Т-60. Опять встали в оборону в холодной степи.

Отводил воскрешенные машины в разведотряд Янис, проведывал своих. Воевали уже опытно, сложившимися рейдовыми группами, имелись в них и местные проводники, Прошенков уже старлеем стал, опытный, уверенный человек. Здороваясь с Янисом, непременно хлопал по прикладу висящего за плечом ППШ:

— Помню, не расстаюсь.

— Но баранина-то была, э-э, какая баранина!

Смеялись.

Тянул Янис в город очередную мертвую машину, и было совестно. Пробивалась вперед дивизия, уходили в тыл немцам рейдовые группы, теряли людей, а то и сами навсегда пропадали. И был здесь нужен сержант Выру – опытный шофер, и степь неплохо знающий, и технику понимающий. Но водители в разведотделе имелись, учились быстро, ловкие, здоровые, уже частично обученные разведчиками-ветеранами, перенявшие нелегкий фронтовой опыт. И получалось, что надеются разведчики, что вернутся к ним машины, будут колеса, вот как удастся воскресить, так и сразу и вернутся. А сделать такое – негромкое и негероическое дело, еще нужно уметь.

И еда имелась, и чай, и печка в мастерской исправно топилась. Но порой казалось – вот лечь и сдохнуть проще, чем тот «опель» завести и приличные покрышки к нему отыскать. Бомбежки, - крайне неуместные, вечно в самый неудобный час, - не так изводили, вот спать тянуло постоянно и просто до невозможности.

Отдыхал коротко, зато хорошо: с кружкой чая и свежим письмом. На улице поспешно никогда не читал, поскольку новости – особенно хорошие – требуют неспешного осмысления и вчитывания. Понятно, не все гладко шло в Тыхау и Москве, но там знали, что пишут в действующую армию, настроение давали соответствующее, ободряющее. Янис, между прочим, так же сочинял: близкие люди оттого и близкие, что всё понимают. Работала Кира за рулем, мяса совхоз сдал больше годового плана, а Серафима «выбила» новую резину на «ЗиССС», Пых начал вырисовывать буквы, тощие и с некоторым готическим характером – чувствовалось влияние бабы Розы. Ничего, не вся подряд готика нам чужда. Далее шли приветы списком. Из Москвы тоже, конечно, приветы, но новости уже столичные. В школу там все ходят, готовили подарки фронту, у Дайны открылся талант – иголкой строчит прямо как на машинке, Анна завидует, зато у нее стихи отлично запоминаются. Ходили поздравлять раненых в госпиталь, мама Эльзе бьется за чистоту труб как полноценная саперно-химическая бригада, но случаются еще в больнице несознательные диверсии. Из эвакуации почти все повозвращались, прямо продохнуть невозможно: столько народа, и откуда они все взялись? В кино показывают «Александр Пархоменко» – кинолента тоже о том, как с фашистами дрались, но еще в старину, на Луганщине. Очень хорошо кавалерия показана, с экрана так и ржет. А еще в Москве строят метро – станция будет прямо у Павелецкого вокзала, очень удобно, как Ян в следующий раз приедет – сразу с удобством в метрополитен. Писала Анитка с чувством, избранные и зачитанные вслух выдержки из писем радовали ремонтников, все сходились - «писательница растет».

Были и еще письма, тоже с юмором, но для воевавших людей, с опытом. Но то отдельный разговор.

Все это было правильно, пусть и нелегко. Неправильно стало 4 декабря. Запомнился денек, курад его заешь.

Приехал Янис в гараж судоремонтных мастерских, передал ненужные запчасти и красивую бутылку с каким-то венгерским пойлом, получил клятвенные и очень нужные заверения, что с литейкой договорились, готово будет через день. Вышел во двор, «полуторка» стояла у кирпичного забора, дабы не загораживать неширокий проезд. Шагнул Янис в узость к двери машины и был остановлен:

— Думаешь, исчез и с концами, а, Выру-Выдру чухонская?

Хамоватый красноармеец щеголял новенькой ладной шинелью с медицинскими «змеюками» на петлицах, но рожей оставался всё тот же – Рахим скуластый.

— И ты будь здоров, – ответил Янис, чувствуя, что со спины еще кто-то заходит. Оглядываться не стал – диспозиция и так понятна.

— Деньги где? – не медля, перешел к главному Рахим.

— Там же, – не раздумывая, ответил Янис.

— Перепрятал? Прямо на складе? – не очень-то поверил старый знакомый и открыто вытащил из кармана нож. – Где? Колись живо!

— Треть я забрал – моя честная доля. Остальное там. Арбузы где лежали, помнишь? Вот если с того места… – раскрывать фальшивую карту сокровищ Янис до конца не стал, врезал сапогом по руке с ножом, отбил в сторону, одновременно запрыгивая на подножку. Открывать дверь кабины, понятно, времени не было. Взлетел в кузов,