Роты «вольных стрелков» формировались по местной инициативе или же по доброй воле отдельных граждан, и сначала правительство ограничивалось лишь моральной их поддержкой, правда выбивая для них фонды для выплаты жалованья. Число их быстро росло. Согласно официальным данным, общее количество таких формирований составляло 300, а численность бойцов в них – 57 600 человек. Не было недостатка во французах, готовых умереть за свою страну, но их совершенно не привлекала перспектива всех тягот, связанных с кадровой армией. Ряды «вольных стрелков» непрерывно пополнялись и сочувствующими иностранцами: испанскими республиканцами, изгнанниками из Польши, американцами французского происхождения, предприимчивыми молодыми людьми из Англии и Ирландии и, конечно же, итальянцами во главе с великим Джузеппе Гарибальди. Роты французских «вольных стрелков» являли собой многоцветье политического спектра – от радикально настроенных «вольных стрелков» с берегов Сены до легитимистов полковника де Кателино из Вандеи, от состоятельных буржуа тиральеров-добровольцев из Жиронды до рот папских зуавов, доставленных во Францию полковником де Шареттом после итальянской оккупации Рима. Даже грумы имперского двора, к великому замешательству местных властей, и те сформировали кавалерийский полк. Они заполняли улицы Тура, вооруженные и обмундированные по собственному усмотрению. Одна рота была в романтичном, но совершенно непрактичном стиле мушкетеров Александра Дюма, в широкополых шляпах, просторных плащах, высоких ботфортах, со шпагами и кинжалами. «Вольные стрелки» из Ниццы носили серые тирольские куртки и шляпы, «вольные стрелки» из Пиреней прибыли в беретах, партизаны из Жера в Гаскони несли черные баннеры, украшенные скрещенными костями, рота верховых из Южной Америки появилась с лассо, а роты из Северной Африки – в бурнусах. Все эти бойцы воевали очень по-разному: далеко не все дотягивали до Риччотти Гарибальди в Шатийоне, или «вольных стрелков» Липовского в Шатодёне, или до стойких, дисциплинированных и мужественных бретонцев, служивших примером для всех у Кателино. Большинство же оставили о себе отвратительные воспоминания у жителей тех регионов, где они воевали, – алчные, недисциплинированные, распущенные, одним словом, ничуть не лучше оккупантов-немцев. Они, по словам одного очевидца, насаждали «террор и разруху в деревнях, которые должны были защищать». Пришлось применить ряд мер с тем, чтобы поставить их в рамки воинской дисциплины. 29 сентября их по дисциплинарным вопросам приравняли к мобильной гвардии, и 4 ноября Гамбетта назначил их постоянного командующего, потребовав от него обеспечить регулярную отчетность каждого подразделения. Подразделение, не оправдавшее себя с честью перед лицом врага, подлежало расформированию, и в январе были на основании указа приняты жесткие меры в отношении тех бойцов подразделений «вольных стрелков», которые покидали места расквартирования в городах и деревнях и наводили страх на местное население бродяжничеством, бездельем и нередко недостойным поведением.

Среди чаще всего вызывавших кривотолки подразделений «вольных стрелков» были те, которыми командовал ветеран и герой Джузеппе Гарибальди. Его предложение о помощи правительство восприняло с легкой растерянностью. Страдающий подагрой и имевший проблемы со здоровьем, Гарибальди уже миновал пик карьеры полководца и как передовой революционер по причине возраста вряд ли мог составить политический капитал. Гарибальди воспринимал войну в представлениях Мадзини, как борьбу французской секции универсальной республики против сил реакционной монархии и клерикализма, как один из аспектов священного и гигантского конфликта, вызванного Австрией и папством в Италии, и который должен был завершиться освобождением человечества от оков феодализма и фанатизма. Даже Гамбетта и тот колебался. Сотрудничество с Гарибальди ужаснуло бы и консерваторов, и католиков и вызвало бы серьезные проблемы для Тьера в Риме, кроме того, следовало опасаться и того, что Гарибальди потребует цену за освобождение тех владений империи, отказываться от которых республиканцы не собирались, – его родных мест: Ниццу и Савойю. У его главного французского ученика, военно-морского хирурга по имени доктор Бордон, имелось уголовное прошлое. Но от помощи столь выдающегося деятеля никак нельзя было отказываться. Гарибальди прохладно приняли в Туре, но назначили верховным главнокомандующим всеми «вольными стрелками» на востоке Франции. Он поднял штандарт в Лионе вместе со своим начальником штаба Бордоном, и туда к нему устремились революционеры всех полов и возрастов, и оставшиеся в живых после событий 1848 года, и их предшественники-нигилисты, и анархисты 80—90-х годов, поведение которых вызывало постоянные нарекания лионских властей. Обретя очертания, силы двинулись в Кот-д’Ор, избрав штаб-квартирой Отён, где их боеспособности предстояло пройти проверку на прочность. Но отвращение Гарибальди к церкви сослужило им плохую службу, серьезно подмочив репутацию, которую не смог выправить даже их кратковременный успех на полях сражений. Вспоминая пронизанные героизмом дни 1792–1793 годов, французы вынуждены были помнить и о том, что это были не только годы сопротивления захватчикам, но и ожесточенной гражданской войны.

С увеличением числа подразделений «вольных стрелков» разница между военными и гражданскими все сильнее стиралась. Меры же, которые делегация установила декретом для местной самообороны, и вовсе их ликвидировали.

Имперское правительство оставило свои местные властные структуры, чтобы те выработали для себя программу действий с захватчиками, и акции разнились от коммуны к коммуне. Некоторые мэры приказывали, чтобы местные жители принимали немцев дружелюбно, другие, хорошо помнившие события 1814–1815 годов, организовывали бойцов местной самообороны для атак на вражеские патрули, и с энтузиазмом исполняли наставления Паликао вооружить местную национальную гвардию. Похоже, жители Северо-Западной Франции были настроены на отпор врагу, но ими нужно было руководить, и это взял на себя Гамбетта уже два дня спустя после вступления в должность министра внутренних дел.

6—7 сентября он разослал приказы префектам всех департаментов, оказавшихся под угрозой вторжения, для организации обороны их территории силами национальной гвардии, саперов-пожарников, лесничих и «всех мужчин, готовых взять в руки оружие». Им предстояло мобилизовать все имевшиеся местные ресурсы, они были наделены неограниченными полномочиями по всем вопросам реквизиций и должны были оказывать всяческое содействие комитетам местной самообороны. Часть префектов продемонстрировала энтузиазм, о котором Гамбетта мог только мечтать. Спюлле из Верхней Марны ответил 14 сентября: «Я формирую армию национальной гвардии численностью в 40 000 человек, во главе которых поставлю 4000 «вольных стрелков»… этими силами будет нанесен удар во фланг неприятеля, которые отзовутся эхом по всей Франции». Другие префекты проявили меньше инициативы. К западу и к югу от Парижа организация отставала, префект в Осере жаловался, что «почти все мэры и судьи препятствуют обороне, не открыто, но затягиванием». К середине октября успехи немцев к югу от Парижа и Страсбурга доказали, что никакая форма местной самообороны не развита настолько, чтобы противостоять более сильным формированиям пруссаков, чем их рассеянные по местности конные дозоры. Местные власти Дрё и Мондидье передали свои города с готовностью, вызвавшей неукротимую ярость. Согласно декрету от 14 октября, Гамбетта взялся лично рассмотреть этот вопрос. Все департаменты, расположенные в 100 километрах от врага, объявлялись «на военном положении», и военные комитеты были уполномочены организовать их оборону, установить контрольно-пропускные пункты, возвести оборонительные сооружения и баррикады. Последующие приказы предусматривали осуществление программы «выжженной земли». В регионах, находившихся под угрозой вторжения, весь домашний скот и запасы зерновых культур необходимо было доставить в более безопасные места. В случае невозможности эвакуации или вывоза их надлежало уничтожать, а их владельцам государство гарантировало денежную компенсацию. Все население, не способное к участию в боевых действиях, также подлежало эвакуации, а все оставшиеся занимали оборону на баррикадах. Мэр, кюре, учителя и другие лица отвечали за выполнение этих приказов, а все, кто действовал им вопреки, передавались военным судам.