– Попробуй теперь ты, – сказал Сербитар.

– Можно позаимствовать твой меч?

– Протяни просто руку к рукояти другого меча.

Рек приложил ладонь к хрусталю, но не ощутил его холодного прикосновения. Рука прошла вглубь, и пальцы сомкнулись на рукояти. Без усилия Рек извлек меч из камня.

– Это что, фокус такой? – спросил он.

– Возможно. Но я тут ни при чем. Смотри! – Сербитар положил руки на опустевший хрусталь и сильно нажал. – А теперь ты сделай то же.

Рек подчинился – для него хрусталь не существовал.

– Что это значит?

– Не знаю, друг. Честное слово, не знаю.

– Как ты тогда узнал, что все это лежит здесь?

– Это еще труднее объяснить. Помнишь тот день в роще, когда меня не могли разбудить?

– Да.

– Тогда я странствовал по всей планете и даже за ее пределами, но при этом я преодолел течение времени и посетил Дельнох. Была ночь, и я увидел, как веду тебя через зал вот в эту комнату. Я видел, как ты взял меч, и слышал твой вопрос – и свой ответ.

– Стало быть, в этот самый миг ты паришь над нами и слушаешь?

– Да.

– Я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы верить тебе, но ответь мне вот на что: это, быть может, и объясняет, почему ты теперь здесь со мной, но откуда первый Сербитар узнал, что доспехи хранятся тут?

– Я в самом деле не могу объяснить этого, Рек. Это все равно что смотреть на свое отражение в зеркале и видеть, как оно уходит куда-то в бесконечность. Но в своих занятиях наукой я открыл, что жизнь неизмеримо шире, чем нам представляется.

– Что же делает ее столь широкой?

– Власть Истока.

– Мне сейчас не до религии.

– Скажем тогда по-иному: много веков назад Эгель уже знал об этом нашествии и поместил свои доспехи здесь, наложив на них заклятие, которое мог нарушить только ты – будущий князь.

– Твой духовный двойник по-прежнему наблюдает за нами?

– Да.

– Он знает о моей потере?

– Да.

– Значит, ты знал, что она умрет?

– Да.

– Почему же ты мне не сказал?

– Чтобы не лишить тебя последней радости.

– Что это значит? – Гнев, поднявшийся в Реке, на миг пересилил горе.

– Будь ты крестьянином, полагающим, что впереди у него долгая жизнь, я, быть может, и предостерег бы тебя, чтобы подготовить. Но ты сражаешься с дикой ордой и каждый день рискуешь жизнью. Как рисковала и Вирэ. Ты сам знал, что она может погибнуть. Знание того, что так и будет, не дало бы тебе ничего и только отняло бы у тебя всю радость.

– Я мог спасти ее.

– Нет, не мог.

– Не верю.

– Зачем мне лгать тебе? Зачем мне желать ее смерти?

Рек не ответил. Слово «смерть» вошло в его сердце и сокрушило его душу. Слезы снова подступили к глазам, но он пересилил их, устремив взгляд на доспехи.

– Я надену их завтра, – сквозь зубы сказал он. – В них и умру.

– Все возможно, – ответил альбинос.

День занялся ясный, и воздух был свеж и сладок, когда две тысячи дренайских воинов заняли свои места на Кании. Внизу надирские шаманы ходили вдоль рядов, орошая кровью кур и ягнят обнаженные клинки кочевников.

Потом тысячи глоток грянули песнь, и орда двинулась на приступ с лестницами, узловатыми веревками и крючьями. Рек, стоящий в середине, надел бронзовый шлем и застегнул его под подбородком. Слева от него стоял Сербитар, справа Менахем. Остальные Тридцать расположились вдоль всей стены.

И началась бойня.

Три атаки отбили защитники, прежде чем надиры закрепились на стене – да и то ненадолго. Около сорока кочевников, прорвавших оборону, очутились лицом к лицу с одержимым в бронзе и двумя серебряными призраками – эти трое сеяли вокруг себя смерть. От них не было спасения: меч бронзового дьявола пронзал насквозь любые щиты и латы, и люди гибли под этим страшным клинком, крича, словно в муках ада. Вечером военачальники, явившиеся с докладом в шатер Ульрика, только и говорили, что об этой новой напасти. Даже легендарный Друсс, смеющийся над надирскими клинками, казался человечнее этой отливающей золотом смертоносной машины.

– Мы чувствовали себя собаками, которых отгоняют с дороги палкой, – сказал кто-то. – Или беспомощными детьми, вздумавшими помериться со взрослыми.

Ульрик втайне встревожился. Ему удалось в конце концов приободрить своих воевод, твердя им, что это всего лишь человек в бронзовых доспехах, – но после их ухода он призвал к себе старшего шамана Носта-хана. Старик присел перед пылающей жаровней и выслушал своего господина, кивая головой. После он поклонился и закрыл глаза.

Рек спал, обессиленный битвой и горем. Кошмар медленно овладевал им, обволакивая, как черный дым. Внутренний взор его открылся, и Рек увидел себя перед зевом пещеры, черным и страшным. Страх исходил оттуда, словно осязаемая сила. Позади была бездна, уходящая в огненные недра земли, и из нее неслись странные звуки, жалобы и вопли. У Река не было ни доспехов, ни меча. Бездна издала шорох, и оттуда стал вылезать громадный червь, покрытый слизью и гнилью. Смрад, идущий от него, заставил Река отшатнуться. Пасть червя могла с легкостью поглотить человека; тройной ряд клыков окружал ее, и внутри торчала человеческая рука, сломанная и окровавленная. Рек пятился к устью пещеры, но шипящий звук заставил его обернуться. Из черного зева возник паук, источающий яд. В глубине его гигантской пасти мерцало чье-то зеленое лицо, произносящее магические заклинания. С каждым словом Рек слабел и уже едва держался на ногах.

– Ты что, весь день собираешься так стоять?

Рек оглянулся и увидел рядом с собой Вирэ в развевающихся белых одеждах. Она улыбалась ему.

– Ты вернулась! – Он протянул к ней руки.

– Сейчас не время, дурень! На вот, держи меч. – Она протягивала ему бронзовый меч Эгеля. На них упала тень, но Рек уже схватил меч и обернулся к нависшему над ним червю. Клинок перерубил трехфутовую шею чудовища, и зеленая кровь хлынула из раны. Рек бил снова и снова, пока мерзкая тварь, перерубленная почти пополам, не уползла обратно в яму.

– Паук! – закричала Вирэ, и Рек снова обернулся. Морда чудища была всего в нескольких шагах от него. Рек ткнул мечом в зияющую пасть, и клинок пронзил зеленое лицо, словно дыню. Паук взвился в воздух и отлетел назад. Подул ветер, и он превратился в черный дым, тут же растаявший.

– А ведь если б я не пришла, ты бы и с места не сдвинулся, – сказала Вирэ.

– Пожалуй.

– Дуралей, – улыбнулась она, и он двинулся к ней, протягивая руки.