И в самом деле, надвигающиеся угрозы становились все более очевидными. Летом прошли традиционные военные парады, в ходе которых шестьдесят тысяч человек дали клятву верности своим сюзеренам, графам Вестморленду и Нортумберленду. Это тоже случилось на феодальном севере, где узы, связывающие сюзерена, с одной стороны, и вассала, а также арендатора — с другой, не подверглись такой коррозии, как на юге, где на первом месте стояла верность монарху. Потому итогом этих парадов стало, можно сказать, формирование отдельной армии.

О том, что на севере зреет недовольство, королеве было прекрасно известно. Этот скалистый, дикий край с его вересковой пустошью, с его неотесанными, немногословными жителями никак не трогал Елизавету, чего не скажешь о постоянно тлеющем здесь бунтарском духе. Когда ей было всего три года, на севере страны развернулось Благодатное шествие, объединившее под своими знаменами недовольных ленников, крестьян, разоренных инфляцией, и непоколебимых католиков, жаждущих восстановления старой веры. Ее отец быстро и беспощадно расправился с повстанцами, но память о них все еще жила в сознании людей, а символы движения, по преимуществу образ Пяти Ран Иисуса Христа, по-прежнему волновали народное воображение.

Теперь, когда появление Марии Стюарт как бы подбросило дров в тлеющий костер католического дела, Елизавета обеспокоилась не на шутку, и это можно было понять. Как и в 1536 году, подъем религиозных чувств грозил объединиться с социальным недовольством, а также местными амбициями, что вполне могло вылиться в открытое восстание. Граф Суссекс, главнокомандующий королевскими войсками, хорошо осознавал опасные последствия такого союза. «Одни, — писал он Елизавете, — преданы герцогу Нортумберленду, другие ко-

ролеве Шотландии, третьи вере, а четвертые, вполне вероятно, и тому, и другому, и третьему».

Войско, которое Елизавета могла противопоставить возможному бунту, было неопытно и плохо подготовлено. Профессиональной армии у нее не было, только местные отряды, и недавние учения показали их слабость. Оторванные от полевых и домашних работ, собранные в большой спешке, люди действовали беспорядочно, плохо понимали, что от них требуется, и почти не владели оружием — если таковое вообще имелось в наличии. Многие так и фигурировали в списках — «безлошадники», то есть у них не было ни лат, ни ружей, и если срочно призвать их на защиту своей местности от повстанцев, то самым грозным оружием в их руках оказались бы лишь вилы. Вряд ли можно было рассчитывать на то, что эти поспешно сколоченные отряды окажут достойное сопротивление гораздо лучше вооруженному противнику; большинство, как честно предупреждали их начальники, скорее сдадутся в плен.

Впрочем, и у самой Елизаветы не было на этот счет особых иллюзий. Решительный удар со стороны войск, возглавляемых сильной личностью, обладающей к тому же какой-никакой легитимностью, вполне может рассеять королевское войско и даже повернуть подданных против королевы. Если Норфолк действительно женится на Марии Стюарт, делилась Елизавета своими тревогами с Лестером, то не пройдет и четырех месяцев, как она, королева, окажется в Тауэре.

Елизавета стала перед выбором: либо самой захватить инициативу и таким образом вынудить потенциальных изменников обнаружить себя, либо ждать, пока они, выбрав удобный момент, не выступят сами, — конечно, такой момент может вообще не наступить. В подобных обстоятельствах выжидательная тактика показалась ей чистым безрассудством. Укрывшись в сентябре 1569 года за мощными стенами Виндзорского замка, Елизавета дала команду к выступлению.

Как она и рассчитывала, неожиданный удар внес смятение в ряды заговорщиков. Норфолк, который, по слухам, был глубже других втянут в планы свержения Елизаветы, в октябре сдался на милость королевы-победительницы, а двое главных вдохновителей заговора на севере, Вестморленд и Нортумберленд, впали в такую растерянность, что даже женщины, не говоря уж о воинственных помещиках, оказались много крепче — им пришлось буквально выталкивать своих предводителей на поле боя.

Но уж коль скоро те решились действовать, восстание все-таки началось, более того, с каждым днем стремительно набирало силу. Вот так и получилось, что, лишившись в лице Норфолка самой мощ-

ной своей поддержки, люди Вестморленда и Нортумберленда в середине ноября двинулись маршем от Дарэма к Дарлингтону и далее, через Рипон и Тэдкастер, к Йорку. Знаменем их были все те же Пять Ран Христовых.

Все же главным событием стало нападение на Дарэм с демонстративным разрушением протестантских святынь и сожжением Библии. Эта иконоборческая акция вызвала у католиков мощный подъем религиозного чувства. В городах и городках сотни верующих жаждали очиститься от греха, в который впали, приняв узаконенную государством протестантскую веру. А грех отпускали пастыри, которые и сами, в чем сейчас глубоко раскаивались, попали в свое время в тенета елизаветинской церкви. Этот взрыв религиозных чувств представлял, наверное, даже большую угрозу, нежели политическое противостояние. Отслуживались мессы, возносились молитвы, читались проповеди — люди буквально впали в религиозный экстаз. Блудные дети возвращались в лоно родной веры!

Правда, следует заметить, что не все из тех, что опускались на колени перед распятием, приходили в церковь добровольно — иных гнали силой. Один свидетель, верноподданный королевы, описывает такую картину: повстанцы врываются в город, вытаскивают людей на улицу, заставляя их встать в ряды освободителей королевы от людей, якобы «использующих ее в своих целях», а тех, кто отказывается или идет неохотно, взбадривают взятками, а иногда и мечом.

Тем не менее, по сведениям, доходившим до Сесила, призывы к благочестию и патриотизму вместе с угрозами тем, кто отказывался взять в руки оружие, привели к тому, что в ряды повстанцев влились сотни и тысячи людей. По нефам собора Святого Павла с таинственным видом расхаживали хорошо, по их словам, осведомленные о событиях на севере страны приверженцы католической веры, распространяя слухи о растущей силе повстанцев. Елизавету и членов ее Совета все это всерьез беспокоило. Они были отнюдь не склонны преуменьшать возникшую угрозу, тем более что от Суссекса, главы королевской администрации в северных районах Англии, «наместника севера», как его называли, приходили весьма тревожные сведения: ему все труднее становится поднимать людей на борьбу с бунтовщиками.

В результате всех усилий, пишет Суссекс в Лондон 18 ноября, удалось собрать лишь четыреста всадников; местные землевладельцы и общины упрямо цепляются за своих людей в заботе о собственной безопасности. Ряды пеших солдат тоже невелики, к тому же многие отряды, по крайней мере гарнизон в Бервике, никак не назовешь серьезной силой. Кузен Елизаветы лорд Хансдон устроил смотр,

во время которого обнаружилось, что едва ли не каждый второй — ветеран, чуть ли не калека, страдающий от ран, полученных в прежних войнах. «Им в богадельне место, а не на поле боя», — саркастически писал он.

Но даже и в таком войске идет ропот или что-то похожее на него. Воинам Суссекса «не нравится погода», они жалуются на дождь и снег, хмуро поглядывают на покрытое тучами небо, но в то же время почти в открытую выражают недовольство призывом на службу королеве. А людей в Бервике и вовсе пришлось грозно предупредить, чтобы никто «не позволял себе выражать неудовольствие божественной персоной королевы и ее славными деяниями», не говоря уже о самомалейших намеках на симпатию к бунтовщикам, сочувствие их идеалам и замыслам. Тем временем последние, по слухам, взяли, имея пять тысяч пеших и тысячу двести конных солдат, Ри- пон и, встав под знамена веры, воззвали к горожанам и святым угодникам, чтобы те оказали им поддержку в праведной борьбе.