Суссекс, командующий королевскими силами, устраивая смотр набранному им войску, только головой покачивал — настолько плохо оно было экипировано. Людей-то, на его взгляд, хватало или почти хватало, к тому же имелся резерв, но у всадников не было шпор, а у пеших — лат и пик. В дефиците аркебузы и порох. А ведь, судя по поступающим сведениям, повстанческая армия постоянно растет, числом она уже почти сравнялась с королевскими войсками, а вооружением значительно превосходит. В открытое сражение Суссекс вступить не решался, с тревогой ожидая подкрепления людьми и боеприпасами из Линкольншира и Лестершира.

Тем временем дни становились все короче — зима решительно вступила в свои права. Склоны холмов покрылись снегом, вокруг выросли сугробы, долины и пастбища в этой скалистой местности тоже сделались сплошь белыми. Немногочисленные дороги стали почти непроходимыми, вода в ручьях и речках, прорезающих эту унылую местность, поднялась, а мостов было очень мало, так что не только с двором — с собственными частями связь у Суссекса была очень затруднена. Бунтовщики контролировали заледеневшие дороги, перехватывая королевских посыльных и даже войска, направлявшиеся на север. Так, у Тэдкастера конный отряд повстанцев остановил сто пятьдесят пехотинцев, идущих на подкрепление к Суссексу, и принудил их перейти на свою сторону.

В начале декабря повстанцы, столкнувшись с полным бездействием королевских войск, уверовали в собственную непобедимость. Дворяне «оставались верными королеве», но солдаты-простолюдины колебались, с каждым днем доверять им можно было все меньше. Когда войска, ведомые обоими графами, приступили к осаде Барнард-Касла, рядовые королевского гарнизона принялись один за другим дезертировать, причем выглядело это бегство трагикомически. Каждый день, свидетельствует современник, «они перепрыгивали через стены, чтобы присоединиться к осаждающим», и при этом несколько дюжин «сломали себе шеи, руки, ноги». Только когда число дезертиров достигло двухсот и среди них оказались те, кому положено было удерживать на случай вторжения ворота замка, комендант крепости сэр Джордж Бауэс вынужден был капитулировать.

На фоне всеобщего предательства такое поведение выглядело особенно благородным, но храброму и честному офицеру пришлось дорого заплатить за верность присяге. «У меня отняли все, — писал он, — зерно, скот, лошадей, в домах выбиты окна и сломаны двери. Остались только боевой конь, латы да оружие, их мне сохранить удалось, и слава Богу, потому что иначе как бы продолжал я служить своей доброй королеве».

Барнард-Касл пал в середине декабря. Однако в это время повстанческие силы уже начали отступление; полузамерзшие, голодные, злые, утомленные постоянными переходами, солдаты роптали — обещанных денег и трофеев что-то видно не было. Многие просто бросали оружие, снимали латы и возвращались домой; оставшиеся же клялись, что скорее дадут себя повесить, нежели снова поступят на службу графам.

С самого начала Нортумберленд и Вестморленд рассчитывали на стремительную победоносную кампанию, целью которой было освобождение Марии Стюарт. От Дарэма их объединенные силы двинулись на юг и, обойдя Йорк (взять его ввиду отсутствия тяжелой артиллерии не представлялось возможным), достигли 24 ноября Селби, находящегося в пятидесяти милях от Тьютбери, где томилась королева Шотландии. На следующий же день Марию перевели еще на тридцать миль южнее, в Ковентри, да к тому же и охрану усилили, так что перспективы ее освобождения сделались весьма призрачными.

Не достигнув главной своей цели, военачальники повстанцев растерялись — как выяснилось, сколько-нибудь действенного резервного плана у них не было. Они вошли в портовый город Хартпул в надежде на то, что Альба пришлет подкрепление морем, но королевские суда надежно заперли вход в гавань. А тут еще возникли те же самые проблемы, с какими Суссекс сталкивался в Йорке, — обледеневшие дороги, сильные холода, нарушенные коммуникации. Людей нечем было кормить и уж тем более — нечем им платить.

Наконец, было это 11 декабря, к Суссексу подошли с юга подкрепления, и он двинулся на Дарэм, собираясь дать бой. Графы, чьи силы стремительно таяли, поспешили на север, ближе к шотландской границе. Армии Пяти Ран Христовых более не существовало. Остались лишь два графа-изменника да несколько сотен их приверженцев, жаждущих сейчас только одного — найти надежное убежище у дикого, никаким законам не подчиняющегося населения границы.

Суссекс, которому после долгих недель бездействия не терпелось показать себя, преследовал их по пятам и 19 декабря почти нагнал. Они остановились в Хэксхэме, он в Ньюкасле — их разделял всего день пути. Измученный, но предвкушающий близкую победу, Суссекс уселся за письмо Сесилу.

«Завтра, — писал он, — выступаю к Хэксхэму и либо вышибу противника, либо он дорого поплатится». Если кому-нибудь и удастся ускользнуть, преследование, заверял командующий, будет продолжаться до конца: «через холмы, долины, воды, пока все не будут либо поставлены на колени, либо уничтожены».

Суссекс действительно бросился в погоню за противником, но успеха это не принесло. Граница была уже недалеко, и конные отряды бунтовщиков с помощью местной знати, контролировавшей эти презирающие закон края, 20 декабря пересекли ее, переодевшись под местных крестьян.

Сотни дворян, некогда начинавших восстание, просто растворились в округе, попрятавшись кто в лощинах, кто на чердаках или в сараях у крестьян в надежде, презирая смерть, вновь выступить за святое дело католицизма и Марии Стюарт. На Рождество пришла хорошая новость. Шотландцы схватили и отправили в Англию графа Нортумберленда. Подобно своему единоверцу Сесилу шотландский регент Меррей опасался присутствия католических вождей на своих южных границах, тем более что постоянно сохранялась угроза иноземного вторжения. «В этом деле есть еще многое, чего мы не знаем, — мрачно писал он Сесилу, — угроза обоим королевствам исходит со всех сторон». И действительно, враг был под боком.

Суссекс, в котором все еще не угас боевой дух, приступил к расправе над непокорным севером. В ходе самого бунта крови было пролито немного, но когда он был уже подавлен, с жизнью распростились сотни и сотни. Своему ближайшему помощнику сэру Джорджу Бауэсу Суссекс приказал примерно наказать работников и землепашцев, составлявших костяк повстанческой армии, и тот принялся за дело с холодной решимостью. Вместе со своими людьми он ездил по деревням, сгонял несчастное население в одно место, наугад выбирал жертвы из «самой рвани» и вздергивал их на поспешно сколоченных виселицах, причем, за исключением солдат, взятых в плен на поле боя, отличить своих от чужих было весьма непросто. Сесил велел к тому же без разбора хватать людей и морить их голодом до тех пор, пока они не признаются или не назовут имен зачинщиков бунта. Но это требовало времени, а королева, одобряя самые суровые меры, стремилась как можно скорее покончить со всем этим делом, чтобы распустить армию, содержание которой обходилось казне далеко не дешево.