Я слегка поклонился.

— Сэр Ричард, проездом. Рад был встретить по дороге ваш милый и гостеприимный замок, у которого такие замечательные хозяева!

Он хмуро улыбнулся.

— Замок мил, вы правы, но насчет хозяев вы поспешили…

— Ничуть, — заверил я, — люди о вас уже говорят! И только хорошее.

Он чуть растянул губы в улыбке.

— Я Карлеман Шарфшютцен. Этот мой замок. Здесь мои жена и дети.

— Малыши? — спросил я.

Он покачал головой.

— Н-нет… дети теперь растут удивительно быстро. Проходите, сэр Ричард, в каминную. Если пожелаете остаться на ночь, вам приготовят комнату с постелью. А сейчас переведете дух, пообедаете…

Я сказал серьезно:

— Барон… мне очень важно поговорить с вами. Наедине.

Он посерьезнел, всмотрелся в мое лицо, медленно кивнул.

— Хорошо. Пойдемте вон в ту комнату, пока нас не перехватили.

Комната небольшая, обставлена небогато, но мило, пол выложен черными и белыми плитами мрамора в шахматном порядке, стены доверху отделаны темным деревом ценных пород, напольные подсвечники справа и слева от двери, старинный стол, а мебель настолько добротная, словно здесь никогда никто не был молодым, а сразу старики.

Камин не просто большая ниша в стене, где горят дрова, а мощное сооружение, где с обеих сторон по толстой и приземистой колонне, поддерживающих широкую каменную плиту. На ней свечи разного размера, искусно изготовленные чаши и кубки из серебра и золота.

Я сел не в кресло, а на бордюрчик камина; за спиной вкусно потрескивают поленья, в поясницу греет мощно, однако приятно.

Сэр Карлеман сел рядом, но его широкое лицо быстро раскраснелось, заблестело, а затем пошло капельками пота.

— Сэр Ричард, — пропыхтел он и поднялся, — что за холод у вас внутри, что и жар этого камина не согревает?

— Вы правы, — ответил я медленно, — холод просто зверский… Я его ношу в себе и в жаркое лето. В то время как у вас… избыток жара?

Он смотрел на меня очень внимательно.

— Сэр Ричард?

— У меня трудная задача, — произнес я медленно. — По дороге сюда я убил несколько человек…

Он помедлил, спросил напряженным голосом:

— Надеюсь, они заслужили? Иначе вы преступник…

— Один убивал священников, — ответил я, — другой просто жег дома, убивал мужчин и насиловал их женщин… В общем, на мой взгляд, все они смерти заслужили.

Он кивнул.

— Да, за такое, конечно… А что у вас за такая… трудная задача? Я могу чем-то помочь?

— Вряд ли, — ответил я честно. — Понимаете ли, барон… Из ада сбежала группа грешников. Их нужно вернуть.

Он вздрогнул, напрягся. Рука дернулась к поясу, но там пусто, в то время как мой меч под рукой, а сижу я так, что дорогу к двери перекрываю полностью.

Он помолчал, на лицо набежала тень, некоторое время всматривался в меня пристально.

— Кто вы, сэр Ричард?

— Если откровенно, — ответил я, — а я не вижу причины быть с вами скрытным, вы человек достойный и благородный, сужу по рассказам крестьян… то я — принц Ричард Завоеватель, который привел сюда армию и разгромил Мунтвига.

Он пробормотал:

— Но… я полагал, вы… живы?

— Да, — согласился я, — даже не стану доказывать, что это не жизнь, а… В общем, я согласился с доводами Вельзевула, что вы не просто сбежали от него, а нарушаете порядок, установленный самим Господом. И что нужно принять меры, чтобы вас всех вернуть обратно. На отбывание срока.

Он чуть-чуть отступил, даже не на шаг или полшага, а на полступни.

— Однако, сэр Ричард… ваше высочество, странно, что вы взялись за такое неблагодарное и не совсем… высокородное дело. И вообще я полагал, что смертным убить нас невозможно… А добровольно возвращаться в ад никто не намерен, как я полагаю.

Я сказал невесело:

— Догадываюсь, там режим… не для праведников. Однако если законы будут нарушать все — мир рухнет. Если только некоторые… то за что им такие льготы? Мир будет ворчать и разрушаться медленнее, но все равно рухнет. Потому законы нарушать нельзя никому!

Он прошептал:

— В ваших словах очень жестокая логика.

— Вся наша жизнь жестокая, — ответил я. — А живем для того, чтобы сделать ее не такой… со временем. Насчет того что убить сбежавших невозможно, барон, вас обманули. Первым я отправил снова в ад Конрада Синезубого, вы наверняка его помните, у остальных даже не спрашивал их имена. Выследить вас легко, барон. Видите, собачка не сводит с вас глаз? И вот этот камень, взгляните, он не кажется вам знакомым?

Я продемонстрировал рукоять меча, лицо барона болезненно дернулось при виде Адского Рубина.

— Вижу, — прошептал он, — вы от Вельзевула.

Я покачал головой.

— Нет, я не служу ему. Просто его доводы показались мне верными. А так я вообще-то паладин, воин Господа. Как видите, если даже взгляды церкви и ада совпадают…

Он опустил голову, видно было, как борется с собой, наконец сказал:

— Я дам слово, что не стану противиться. Но позвольте этот вечер провести с детьми, а ночь с женой?.. Уже темнеет, вы отдохнете на своем трудном пути.

Я рассматривал его очень внимательно, здесь уже научился читать в людских душах, все они пока что весьма простенькие, но барон уже не человек, во всяком случае он погиб и прошел потом ад, так что…

— Хорошо, — ответил я, — но только сперва расскажите, как случилось, что вы, сэр, в общем и целом очень хороший человек, любящий муж и заботливый отец, все же угодили в ад?

Он помрачнел, из груди вырвался тяжелый вздох. Я сотворил большую чашу и наполнил ее коньяком.

— Выпейте, барон. Чаша создана для блага, а вино — дьяволом. Вот такова и наша жизнь, добро и зло идут в ней рука об руку.

Он принял чашу машинально, сделал глоток, по лицу видно, что ощутил все оттенки, взглянул на меня с уважением и опаской.

— По лезвию меча идете, — сказал он, — сэр Ричард! Опасно так близко совмещать хорошее и дурное.

— Знаю, — ответил я. — Но либо тлеть, либо гореть.

Он сделал еще глоток, побольше, произнес мрачным голосом:

— Виконта Гольштейна я убил всего лишь за то, что он захватил мои владения и бесчестно поступил с моей женой и детьми. Даже зверь защищает своих детей, это заложено в природе, в моем поступке нет ничего возвышенного и благородного. Даже трусливая перепелка, что всего страшится, набирается отваги, когда нужно увести лису от гнезда, и, прикидываясь раненой, ковыляет кое-как в кусты, заманивая за собой зверя как можно дальше. Не знаю, был бы ли я теперь более справедливым хозяином моих владений… хотя ныне кажется, что, познав те ужасы и мучения в аду, я понимаю, насколько был неправ, глуп и жесток.