в Прагу, сконфуженно прощаясь с русскими друзьями и открыто выражая им свои искренние и глубокие сожаления.

Все больше росло недовольство среди чехов, все чаще и громче раздавались их требования об эвакуации из Сибири и о возвращении на родину, – война с Центральными державами была кончена. Верховный Правитель, заменивший собою кастрата-директорию, а равно наше высшее командование поддерживали перед союзниками эту просьбу чехов: нам было необходимо убрать как можно скорее из Сибири этот вредный баласт, 50 000 разнузданных, вооруженных и враждебных России солдат.

Какое это было зло и какая угроза в тылу! И какой гибельный пример нашим солдатам. Приходится еще больше и ниже преклониться перед отличными свойствами русского человека, – ведь наряду с этими полубольшевиками, потерявшими человеческий образ, не желавшими отдавать честь не только своим и русским офицерам, но даже французам и американцам, пред которыми чехи все время благоговели, зная, что от них зависит отсылка их на родину, – наряду с этими массами в наших русских полках дисциплина укреплялась с каждым днем, отдание чести было не только исправное, но даже отчетливое, щеголеватое, служба неслась и на фронте и в тылу на совесть, по уставу.

Союзники не нашли возможным удовлетворить просьбу чехов, объяснили им, что сейчас-де нет достаточного количества транспортов для перевозки всего корпуса, но обещали, что при первой возможности их вывезут. Этим обещанием чехов заставили подчиниться приказу Жанэна – стать вдоль железной дороги и охранять ее. Как неслась эта охрана и служба, описано в предыдущей главе.

Невольно возникает вопрос: что же за отношение у Союзных держав было к России и Русскому народу? Представители их в Сибири знали всю вопиющую правду о тех неслыханных, безобразных преступлениях, которые произвел в России чехословацкий корпус, знали, в каком состоянии находилось это войско, не могли не видеть постоянной угрозы русскому национальному делу со стороны этой взрывчатой массы. А кроме того, к ним были обращены и неоднократные просьбы Русского правительства убрать чехов из России. Но не нашли возможным сделать это.

Может быть, действительно не было транспортов и достаточного количества тоннажа? Допустим, что так, но у них, этих руководителей союзнической, а к тому времени и мировой политики, было зато достаточно в Сибири сил, – три доблестных японских дивизии, одна канадская, по батальону сербов, румын, итальянцев и французов, два батальона англичан, – чтобы обуздать чешскую массу, обезоружить, привести в порядок. Это сделать можно было, это сделать должны были наши бывшие союзники, на это им не раз указывали. Но они этого не сделали. А может быть, и не хотели сделать?

Чехословацкие части двигались все более в глубокий тыл, чтобы там выжидать возможности эвакуации; среди их масс продолжался все тот же процесс разложения, и параллельно шло укрепление эс-эровского влияния. Полное бездельничание и разгильдяйство среди чехов стало нормальным явлением; единственно, чем они продолжали усиленно заниматься, – развили торговлю и спекуляцию не только награбленным имуществом, но и новыми товарами, привозимыми с Дальнего Востока. Для этой цели чешское командование и политические руководители начали беззастенчиво использовать русскую железную дорогу, которая при всем напряжении не могла даже удовлетворить потребностей боевых армий и населения Сибири. Довольствие чехо-войска брало треть всего наличного транспорта, обращавшегося тогда на Сибирской железной дороге, что давало на каждого чешского солдата по несколько десятков пудов ежемесячно. На действительные потребности войсковых частей из этого количества шла меньшая часть, – львиную долю транспорта составляли различные ходкие товары, поступавшие потом от чехов на сибирский рынок. Не довольствуясь этим, чешские руководители начали вскоре передавать частным лицам, ловким спекулянтам, свое право на целые вагоны.

Возникало несколько громких дел. Однако Омское правительство, имевшее среди своих членов партийных социалистов, закрывало на это глаза, проповедуя нежелание обострять отношения; с другой стороны, так это все надоело и так все еще дорожили помощью союзников, что предпочитали терпеть и ждать, когда эти «доблестные» воины-спекулянты уберутся из Сибири.

Но адмирал Колчак твердо решил положить в будущем конец этому вопиющему безобразию; он ждал также, когда можно будет выбросить чехов из Сибири во Владивосток, чтобы там, перед их посадкой на суда, произвести ревизию всех их грузов. От участия в этой ревизии не могли бы уклониться и союзники. И несомненно, тогда преступление встало бы во весь рост и во всей своей неприглядной наготе; грабителей уличили бы с поличным.

И ясно, чем крепче был бы порядок в тылу, чем сильнее упрочилась бы там государственная организация, тем вернее поплатились бы все преступные элементы. Данные же были налицо, что усиление государственности и порядка, несмотря на все препятствия, идут верными шагами вперед; и виднелся день, когда русская национальная мощь окрепнет в тылу так же, как она была крепка на боевом фронте. Вот тогда-то и состоялось тайное соглашение между партией эс-эров и главарями чешского национального комитета: чехи будут содействовать свержению правительства адмирала Колчака и переходу власти в руки эс-эров, за что получат право вывоза своих многомиллионных грузов. Такова основа соглашения, реальная цель – рука руку моет.

Понятно вполне, что не представляется возможным установить точно время, когда состоялось это соглашение, каковы были детальные условия, способы осуществления, – все это делалось в глубокой тайне. В сущности, полное согласие не только между эс-эрами и чехами, но и с третьей стороной, с союзническими миссиями, установились еще с лета 1918 года, с той же поры велась и общая работа, направленная ко вреду национальной России, но раньше все это носило случайный и временный характер; теперь был заключен союз, народился сплоченный комплот, сильный заговор, организованное проведение плана в жизнь.

Вся зима 1918–1919 г. прошла в передвижении чехословацкого корпуса по железной дороге, в долгих уговариваниях солдат стать в тот или другой город, или на станцию, в упрашиваниях со стороны союзных миссий согласиться на службу по охране железной дороги.

Всю зиму эти пятьдесят тысяч военнопленных, разжиревших на сибирских хлебах, ничего ровно не делали. Всюду были толпы этих парней; наглое одутловатое лицо, чуб выпущен из-под фуражки по большевицкой моде, бегающий взгляд глаз, останавливающийся на каждом русском с враждебным и виноватым выражением. Все чехи были одеты щеголями, как наши писаря Главного штаба былых времен, – новенькая форма, сшитая из русских сукон, форсистые сапоги бутылками и перчатки. Нельзя не повторить, что многострадальная боевая русская армия в то же время была в рубищах и терпела недостаток