– Конечно. Майк не может распоряжаться собственностью, он просто не верит в существование этой мистической связи – так же, как я, например, не верю в его Стариков. У этого парня нет никакой собственности, кроме зубной щетки, – и даже эту щетку он не считает полностью «своей». Если ты ее заберешь, Майк не обидится и жаловаться не будет, а просто-напросто решит, что изменение произведено по указанию Стариков.

Джубал снова приложился к стакану и наставительно поднял палец:

– А раз уж Майк неправоспособен, хотя и в состоянии процитировать весь кодекс имущественного права, то ни в коем разе нельзя допустить, чтобы возникли малейшие сомнения в его правоспособности. Иначе назначат опекуна – и кто, по твоему мнению, может оказаться в этой роли?

– Кто? Конечно Дуглас. Ну, или кто-нибудь из его прихлебателей.

– А ты уверен? Ты припомни-ка получше состав Верховного Суда. А вдруг фамилия их избранника будет Суфанувонг? Или Надь? Или Ки?

– Д-да. С них станет.

– В каковом случае долго наш знакомый не проживет. Либо проживет долго, но в таком месте, откуда не больно-то смоешься, это вам будет не бетесдинская больничка.

– Ну и что же ты намерен делать?

– Власть, номинально принадлежащая Майку, слишком опасна, в первую очередь – для него же самого. Так что мы с ней расстанемся.

– А каким образом можно отдать кому-то такие дикие деньги?

– Никаким. Это невозможно. Их передача, как негласное проявление скрытой мощи, сразу сместит равновесие власти; только о таком заикнись – мигом устроят проверку правоспособности. Так что пусть себе тигр несется со всех ног, а мы будем цепляться за уши и молить всех богов, чтобы не сбросил. Вот, Бен, послушай, что я думаю сделать, а потом постарайся найти в плане слабые места. Не в юридическом смысле; эксперты Дугласа накрутят сколько угодно казуистической мутотени, да еще я за ними проверю. Нет, не беспокойся, я хочу впарить Дугласу такой план, который ему сразу понравится и в котором он ничего менять не захочет. Ты обнюхай все в смысле политической разумности и осуществимости. Так вот…

19

На следующее утро, часов в десять, Дипломатическое Представительство Марса в сопровождении товарищества «Дырка от бублика анлимитед», учрежденного Джубалом Харшоу, прибыло на посадочную площадку у Правительственного Дворца. Непретенциозно одетый претендент на марсианский престол и держал себя без всяких претензий; нимало не обеспокоенный целью путешествия, он просто сидел и получал удовольствие. Так и не найдя собачьей упряжки, Джубал заказал «Летающий Грейхаунд». Майк разместился над водительской кабиной, в обзорном куполе, с Джилл одесную и Доркас ошуюю; без умолку треща, девицы демонстрировали ему красоты земного ландшафта, в то время как сам он больше молчал и с безудержным восторгом крутил головой. Вся эта троица втиснулась на сиденье, предназначенное для двоих, из чего естественным образом проистекало теплое и уютное взращивание близости. Майк обнял обеих своих соседок за плечи, смотрел, слушал, пытался что-нибудь грокнуть и ощущал почти такое же счастье, как на дне бассейна.

Марсианский воспитанник впервые наблюдал земную цивилизацию. По пути с «Чемпиона» в палату К-12 Бетесдинского медицинского центра он не видел ровно ничего, а десятиминутный полет на такси из больницы в квартиру Бена не дал возможности что-либо грокнуть; усадьба Джубала, за ворота которой он не выходил, позволила ему познакомиться с деревьями, травой, домом, бассейном – но не более.

Однако теперь Майк был умудрен десятидневным опытом и приобретенными из книг познаниями; он знал, что такое окно, понимал, что окружающий его пузырь – для того, чтобы смотреть по сторонам, и что проплывающие внизу структуры – человеческие города. С помощью девушек он даже находил на компьютерной карте местоположение самолета. До чтения энциклопедии Смит даже и не подозревал, что люди умеют изображать местность; грокнув впервые человеческую карту, он почувствовал острый – и сладкий – укол ностальгии. Мертвая и статичная по сравнению с картами, применявшимися его народом, но все равно – карта. Для него, ни по нраву, ни по воспитанию не способного к обидным сравнениям, даже эти карты были по сути своей марсианскими, и он их полюбил.

Бо́льшая часть двухсотмильного пути пролегла над столицей мира, огромным мегаполисом, широко раскинувшим свои щупальца и придатки; Майк радостно впитывал в себя ежесекундно меняющиеся картины и пытался их грокнуть, но его потрясали и размеры человеческих поселений, и ключом бьющая в них жизнь – все это разительно отличалось от спокойных, как монастырский сад, городов его народа. Ему казалось – любой из этих муравейников живет на износ, все они должны мгновенно одряхлеть и умереть, превратиться в руины, настолько плотно забитые опытом прошлых существований, что лишь самые сильные из Стариков смогут посещать опустевшие улицы и в долгих медитациях грокать бесконечные напластования событий и чувств. Там, на Марсе, Майка несколько раз водили в покинутые города, это было и чудесно, и ужасающе, но затем учителя прекратили такие экскурсии, грокнув, что их ученик еще недостаточно окреп.

Осторожно расспрашивая Джилл и Доркас, Майк с облегчением сумел грокнуть возраст исполинского города, который был основан чуть больше двух земных столетий тому назад. Он до сих пор воспринимал земные единицы только разумом, не чувствами, а потому перевел этот промежуток времени в марсианские годы, а заодно и в марсианскую систему счисления – тройка-наполненная-плюс-тройка-выжидающая лет (34 + 33 = 108 марсианских лет).

Устрашающе – и прекрасно. Вероятно, люди уже готовятся покинуть этот исполинский лабиринт, предоставить его своим собственным, за годы накопленным мыслям, прежде чем он рассыплется от невыносимого напряжения и станет не-быть… и в то же время проплывающий внизу город – всего-лишь-яйцо!

Майк заранее предвкушал, как вернется в Вашингтон через сто-двести лет, как пройдет его опустевшими улицами и попытается взрастить близость с его безмерной болью и красотой, алчно грокая, пока не станет этим городом, а город не станет им самим, – если, конечно, удастся накопить к этому времени достаточно сил. Мысль пришлось отложить на будущее – нужно еще расти, расти и расти, и только потом можно обрести способность восхититься могучими страстями этого города, воспринять их и восхвалить.

Повинуясь приказу об изменении трасс транспортных средств, движущихся вне расписания (сам того не подозревая, высокий гость с Марса стал причиной этого приказа), пилот «Грейхаунда» свернул на восток, и глазам Майка открылось море.

Только слова Джилл убедили его, что внизу действительно вода; Доркас добавила, что это – Атлантический океан, а заодно показала на карте береговую линию. Еще детенышем Майк узнал, что третья от Солнца планета почти вся покрыта водой жизни, а за последнее время привык и к тому факту, что населяющий Землю народ относится к своему богатству с легкостью почти пренебрежительной; это было почти так же трудно, как в свое время – освоить утверждение марсианской ортодоксии, что водный ритуал не нуждается в воде, что вода – всего лишь символ глубинной сущности, символ прекрасный, но не обязательный.