– Да, потому что я не упаду, пока вы здесь, – сонно пробормотал Феликс.

Элверстоук промолчал и вскоре почувствовал, что мальчик уснул. Осторожно высвободив руку из его ослабевших пальцев, он отошел передвинуть свечу, чтобы ее мерцающий свет не падал на лицо Феликса. Маркизу показалось, будто дыхание мальчика стало ровнее, но надежда, что сон продлится долго, быстро развеялась и более не возобновлялась. Даже неискушенному в болезнях Элверстоуку было ясно, что Феликсу становится хуже; его лицо краснело все сильнее, а пульс заметно участился. Иногда мальчик дремал, но эти интервалы не были продолжительными, и после них он просыпался в состоянии лихорадочного возбуждения – почти на грани бреда. В один из моментов просветления Феликс пожаловался, что у него «все болит», но, когда маркиз стал смачивать ему участки лба, свободные от повязки, он оттолкнул его руку и сердито произнес:

– У меня болит не голова!

Вторая доза соляного раствора принесла некоторое облегчение, но Элверстоук несколько раз порывался позвать Джадбрука и попросить его послать за доктором Элкотом. Его удерживало только воспоминание о предупреждении врача, что мальчик может начать бредить, и сознание, что он еще способен вывести Феликса из помраченного состояния.

На рассвете жар немного уменьшился, но боли продолжались. Феликс тихо плакал и звал Фредерику. В пять часов маркиз услышал скрип осторожно открываемой двери и быстро вышел из комнаты, успев перехватить Джадбрука, который шел по коридору на цыпочках, держа башмаки в руке.

Джадбрук очень встревожился, узнав, что Феликсу стало хуже. Он обещал сразу же послать кого-нибудь из его парней к доктору в Хемел-Хэм-стед, который находится всего в четырех милях. Услышав, что нужна свежая порция ячменного отвара, фермер рискнул предположить, что чашка чаю пошла бы мальчику на пользу. Маркиз в этом сомневался, но казавшийся спящим Феликс прошептал:

– Я хочу чаю!

– Сейчас вам его принесут, сэр! – отозвался Джадбрук и добавил вполголоса: – Во всяком случае, это не повредит ему, милорд!

Когда принесли поднос, сомнения маркиза усилились. Он не был знатоком чая, подобно его другу лорду Питершему, но чувствовал инстинктивное недоверие к красновато-коричневому вареву в чайнике и надеялся, что Феликс откажется от него. Однако Феликс не отказался, и чай как будто освежил его. Когда через час прибыл доктор Элкот, он заметил:

– Покуда вы не даете ему горячее вино, у меня нет возражений. А теперь, милорд, прежде чем я пойду к мальчику, скажите, что не так. Вы выглядите встревоженным. Ночь выдалась скверная?

– Очень скверная! – ответил Элверстоук. – У Феликса был жар, иногда он бредил и все время жаловался на боль. Он говорит, что у него все болит, но это, слава богу, вроде бы не голова!

– Слабое утешение! – проворчал доктор.

Он провел некоторое время в комнате больного и, укрыв Феликса одеялом после долгого и тщательного осмотра, весело сказал:

– Ну, молодой человек, я не сомневаюсь, что сейчас вы чувствуете себя хуже некуда, но вскоре вы будете в полном порядке! А теперь я хочу дать вам питье, от которого вы почувствуете себя лучше.

Феликс не бредил, но явно был не в себе. Он энергично возражал против осмотра, утверждая, что к нему нельзя прикасаться, и подчинился только после приказа маркиза. Теперь он протестовал против мерзкого на вид снадобья, которое доктор Элкот налил в маленький стакан. Маркиз взял стакан у Элкота и, когда Феликс снова мотнул головой, сурово произнес:

– Ты становишься нудным, Феликс, а я не выношу зануд, поэтому, если ты хочешь, чтобы я оставался с тобой, делай что я тебе говорю, и немедленно!

Напуганный угрозой, Феликс проглотил снадобье, с беспокойством спросив у маркиза, когда тот опустил его голову на подушку:

– Теперь вы не уйдете?

– Нет.

Феликс казался удовлетворенным, и через несколько минут его веки опустились. Доктор Элкот коснулся плеча маркиза, и оба вышли из комнаты.

– У вас есть дети, милорд? – спросил врач, закрыв дверь.

– Насколько я знаю, нет.

– А я подумал, что есть, так как вы умеете с ними обращаться. Что ж, это именно то, чего я ожидал: ревматическая лихорадка. Бесполезно спрашивать меня, насколько это серьезно, потому что я еще сам этого не знаю. Могу лишь сказать, что он нуждается в тщательном уходе. Вы говорили, что должна приехать его сестра. На нее можно положиться? Простите, что говорю не стесняясь, но это очень важно.

– Вы можете полностью положиться на мисс Мерривилл, – ответил Элверстоук. – Она очень толковая женщина и с раннего детства заменила Феликсу мать. Но так как я ничего не смыслю в болезнях, то вынужден попросить вас просветить меня. Очевидно, ревматическая лихорадка – более серьезная вещь, чем я думал?

– Она может иметь серьезные последствия, – отозвался Элкот. – Но у мальчугана, по-моему, достаточно крепкий организм, поэтому не стоит тревожить его сестру. Когда она приезжает?

– Это мне неизвестно, но, насколько я ее знаю, она приедет сюда как только сможет. Конечно, она захочет вас повидать.

– А я хочу повидать ее. Пока мальчик в приличном состоянии – я дал ему болеутоляющее и надеюсь, что он проспит большую часть утра. Вам также не помешает прилечь, милорд.

– Я предпочитаю побриться, – ответил Элверстоук.

– Тогда сделайте то и другое, – посоветовал доктор.

Но маркиз ограничился бритьем. Он с опаской разглядывал казавшуюся неудобной старомодную бритву, которую одолжил ему Джадбрук, однако лезвие было хорошо наточено, и бритье прошло без несчастных случаев. Тем временем мисс Джадбрук придала презентабельный облик его измятому муслиновому шейному платку, и, хотя маркиз не решился доверить ей свой костюм для глажки, теперь он мог встретить Фредерику в сносном виде, опасаясь, правда, критического взгляда своего слуги.

Фредерика прибыла в начале одиннадцатого в карете маркиза и без сопровождения. Элверстоук помог ей спуститься и сказал, все еще держа ее своими сильными руками:

– Славная девочка! Я знал, что вы не задержитесь!

– Я не смогла выехать так рано, как мне хотелось, но ваши форейторы гнали лошадей со скоростью ветра! – Она посмотрела на него и произнесла с улыбкой во взгляде, которая привлекала его все больше: – Я уже столько раз благодарила вас, кузен, что у меня, кажется, не осталось слов.

– Очень этому рад, – отозвался Элверстоук.

– Да, вам скучно, когда вас благодарят, но надеюсь, вы знаете, что творится в моем сердце!

– Не знаю, но хотел бы знать. Фредерика улыбнулась:

– Вы шутите! Я прощаю вас только потому, что вы бы не стали так делать, если бы… если бы положение было отчаянным! Скажите, как он?

– Все еще спит. Утром я послал за доктором, и он дал ему какое-то болеутоляющее средство. Доктор собирается снова навестить его около полудня. Я сказал ему, что вы захотите его повидать, а он ответил, что тоже хочет повидаться с вами. Ему хватило дерзости спросить, можно ли на вас положиться! Входите! Вам уже приготовили спальню и отвели гостиную.