В течение следующих двух дней у него не было ни времени, ни желания обдумывать эту проблему. Как и предсказывал доктор, у Феликса усилился жар, и Элверстоук испытывал серьезнейшие опасения, внешне оставаясь невозмутимым. Он знал, что Фредерика разделяет эти опасения, хотя она никогда не говорила о них и не обнаруживала признаков тревоги. Девушка казалась бодрой и неутомимой, но, когда маркиз видел ее усталое лицо и напряженный взгляд, он не мог не думать, сколько еще она сможет выдержать.

Когда утром третьего дня маркиз вошел в комнату больного, она показалась ему непривычно тихой. Вечером состояние Феликса показалось ему настолько критическим, что он заночевал на ферме. Элверстоук задержался на пороге, полный дурных предчувствий. Феликс лежал неподвижно, не дергаясь и не бормоча. Фредерика стояла у кровати. Она повернулась при звуке открывающейся двери, и Элверстоук, увидев, что по ее лицу текут слезы, быстро подошел к ней и сказал:

– Бедное дитя!

Внезапно он увидел, что Фредерика улыбается сквозь слезы.

– Феликс спит, – сказала она. – Жар прекратился! Внезапно я увидела, что он вспотел, и поняла, что мы справились, кузен!

После того как опасность миновала и Феликс стал постепенно набирать силы, жизнь на ферме Монка претерпела некоторые изменения. Отпала необходимость постоянного дежурства, и, хотя Фредерике, все еще спавшей в маленькой кровати на колесиках, приходилось вставать к Феликсу три или четыре раза за ночь, она больше не нуждалась ни в смене, ни в помощи и не должна была днем все время находиться в доме. Феликс много спал и не капризничал, когда просыпался, так как был слишком слаб. Это обстоятельство настолько тревожило Джессами, которому наконец позволили принимать участие в уходе за братом, что он обратился за советом к маркизу.

– Я не хочу тревожить Фредерику, сэр, – объяснил Джессами, – но это совсем не похоже на Феликса! То, что он слушается вас и Фредерику, это естественно, но он делает все, что ему говорю я, и даже не спорит! Вам не кажется, сэр, что у него поврежден мозг?

Сохраняя серьезный вид, маркиз постарался его успокоить, но Джессами не был полностью удовлетворен вплоть до того дня, когда он попросил брата выпить лекарства, и Феликс назвал его скотиной.

– Теперь я знаю, что все в порядке! – радостно сообщил маркизу Джессами. – Думаю, скоро он запустит в меня стаканом!

– Надеюсь, если это доставит тебе удовольствие, – отозвался Элверстоук. – Только предупреди его, чтобы он не бросал стакан в меня!

Еще одно изменение было предоставлено Нэп-пом. Скука, от которой камердинер страдал в «Солнце», и его ревность к Карри, проводившему дни на ферме с маркизом, наконец одержали верх над гордостью, и он предложил свои услуги.

В результате Феликса (на которого это не произвело никакого впечатления) стал обслуживать лакей редкостных качеств, кухня удостоилась присутствия особы, в которой мисс Джадбрук безошибочно признала первостатейного «джентльмена для джентльменов», а Фредерика пожаловалась маркизу, что ей стало нечего делать.

Казалось, можно было ожидать, что его лордство теперь вернется в Лондон, однако этого не произошло. Он продолжал жить в «Солнце» в крайне непривычных для него условиях и проводить дни на ферме Монка. Как только Фредерика сочла возможным оставлять Феликса на пару часов на попечении брата, маркиз убедил ее дышать воздухом, катаясь в его фаэтоне, а позже, когда она оправилась от усталости, отправляться с ним на прогулки. Фредерика беседовала с ним непринужденно, как со старым другом, обращалась к нему за советом по любой проблеме, но полное отсутствие смущения показывало, что ей и в голову не приходит рассматривать его как поклонника. Элверстоуку казалось, будто она относится к нему как к старшему брату или (унизительная мысль!) к доброму дядюшке.

На свой собственный счет у него не оставалось сомнений. Чем чаще он виделся с Фредерикой, тем сильнее любил ее, как никогда еще не любил ни одну женщину. Даже самая красивая из его любовниц ни разу не внушала ему желания защищать ее от любой неприятности; даже самая забавная из них не могла заставить его отказаться от своих привычек, и в любом случае он никогда не задумывался о постоянных отношениях с какой-либо из этих леди. Но спустя чуть более двух месяцев после первой встречи Фредерика настолько изменила его образ жизни, что он стал испытывать новое и не слишком приятное чувство нерешительности. Ввязавшись в фантастическое приключение ее младшего брата, маркиз все еще пребывал в состоянии неопределенности, однако, проведя в обществе Фредерики более недели в условиях, которые нельзя было назвать ни романтичными, ни комфортабельными, Элверстоук перестал колебаться: он хотел оставаться рядом с ней всю жизнь, потому что она была той самой совершенной женщиной, которую он никогда не надеялся встретить.

Короче говоря, его лордство влюбился по уши. Но для него было новым опытом и то, что Фредерика не обнаруживала никаких признаков ответных чувств. Маркиз знал, что нравится ей, и даже иногда надеялся, что девушка питает к нему нежность, но не был в этом уверен, помня, что, едва заподозрив Элверстоука в попытке ухаживания, она тут же поставила его на место. Конечно, с тех пор Фредерика могла изменить свое отношение, но он уже не рисковал демонстрировать свой интерес. Более того, при обстоятельствах, в которых они оказались на ферме Монка, это выглядело бы неуместно. Во-первых, трудно было выбрать менее подходящий момент для ухаживания, а во-вторых, если бы Фредерика отвергла эти ухаживания, в их отношениях возникла бы неловкость, совершенно излишняя, учитывая необходимость его помощи в уходе за Феликсом.

Но теперь Феликс поправлялся, и маркизу больше не требовалось оставаться в Хартфордшире. Повинуясь импульсу, он решил испытать судьбу.

Элверстоук прогуливался с Фредерикой, и они остановились передохнуть у забора. Прислонившись к перекладине, она смотрела вперед с обеспокоенным выражением лица.

– Фредерика! – окликнул его лордство, устремляясь в атаку.

Она не прореагировала, но, когда он повторил ее имя, обернулась и сказала:

– Простите, я задумалась. Вы о чем-то спросили, кузен?

– Еще нет, – ответил Элверстоук. – Я просто пытался привлечь ваше внимание. О чем вы так глубоко задумались?

– Старалась вспомнить название превосходного желе, которое миссис Энсделл, жена нашего викария, рекомендовала мне, когда Джессами и Феликс болели корью, – серьезно сказа Фредерика. – Оно очень им помогло и, наверное, пошло бы на пользу Феликсу, если бы я могла… Вспомнила! «Укрепляющее свиное желе доктора Рэтклиффа»! Как я могла забыть?.. Что я такого сказала, чтобы вас рассмешить, кузен?

– Ничего! – отозвался маркиз, все еще смеясь.

– Ну а что вы хотели мне сказать? – осведомилась она, недоуменно нахмурившись.

– Ничего, Фредерика! – повторил Элверстоук. – Как удачно, что вы вспомнили название этого желе! Может быть, мне сразу отправиться в Хемел-Хэмстед, чтобы раздобыть его для вас?