высказались, продолжали настойчиво требовать от короля признания новых законодательных решений шотландского парламента, равным образом и новых правил избрания Комитета статей.

Шотландцы по пути в Лондон распространяли копии своего варианта мирного соглашения в Бервике, того самого, который был сожжен по приказу короля в августе предыдущего года. В разговоре с королем они открыто сравнили его со школьником, прогуливавшим уроки, который обещал им все, что только можно, в отсутствие своего учителя Лода, но стоило только появиться архиепископу, как он отказался от всех обещаний.

Король был непреклонен и ответил отказом на все их требования. Они ожидали хоть какой-то поддержки от его Совета, особенно от Пемброка и Солсбери, которых подозревали, не без причины, в содействии пропаганды Ковенанта. Но и в этом шотландцев постигло разочарование.

В то время как король полемизировал с Лоудоном и его соратниками, одновременно он отправил письмо к коменданту-роялисту Эдинбургского замка, в котором предупреждал его быть в готовности на случай, если он примет решение начать обстреливать город. У Карла не было ни малейшего намерения прийти к мирному соглашению с шотландцами, но он задерживал их посланцев в Англии совсем по другой причине. Не раз во время зимы Траквер намеревался вернуть расположение короля, передав ему копию письма, c которым вожди ковенантеров обратились к королю Франции. Они напомнили Людовику XIII о его старой дружбе с Шотландией и призывали его стать посредником для них в переговорах с его братом, королем Англии. Ковенантеры же уверяли, что им нечего скрывать.

По мнению короля, это письмо могло служить веской уликой, так что все, кто подписал его, сразу должны были бы ответить за него по закону. Все это были известные вожди, и среди них – Роутс, Монтроз и сам Лоудон. Аргайл, как всегда, избежал обвинений. Если опубликовать письмо сейчас, когда собирается парламент, подумал король, то оно покажет, что ковенантеры были презренными предателями, которые призывали к вмешательству иностранной державы во внутренние дела Великобритании. Это могло быть также средством объединения англичан против шотландцев, а одному из предателей, именно Лоудону, следовало бы лично предъявить обвинение в преступлении и арестовать его. Драматическое разоблачение будет иметь тем больший эффект, если произойдет во время заседания парламента в Вестминстере.

Вера Карла в свое правительство, как и наличие у него письма, укрепляли его уверенность в благополучном исходе дела, с которой он ожидал собрания парламента. Продолжавшиеся проявления народного недовольства не могли поколебать его оптимизма. Он не сомневался, и его поддерживал в этом самоуверенный Страффорд, что вся оппозиция, светская и церковная, представляла собой меньшинство.

Викарий и прихожане церкви Сент-Джайлс в полях, расположенной в пригороде Лондона, подали жалобу Тайному совету на трех католических священников, которые вели открытую миссионерскую проповедь. Уже можно было говорить о 21 новообращенном, и вскоре может так случиться – и здесь викарий явно преувеличивал, – что не останется ни одного прихожанина-протестанта. Совет никак не отреагировал на жалобу. Тем временем ссоры между клириками Лода и прихожанами продолжались. Достаточно было одного или двух упорных в своем мнении верующих, жаловался викарий прихода Сент-Айвс в Хантингдоне, чтобы нарушить мир во всей общине; вся его паства, однажды проявив податливость, отказалась причащаться, последовав дурному примеру двух пуритан. Викарий Сент-Айвса и король Англии не обратили внимания на одну важную деталь: проблема была не в том, что двое стали причиной их обеспокоенности, а в том, что все остальные присоединились к ним.

Пуританские воззрения вкупе с местными непорядками провоцировали акты насилия. Мэр Садбери запер в клетке, предназначенной для преступников, правительственного чиновника, и местные жители забросали его грязью и камнями, несмотря на все усилия викария и приходского констебля вызволить его. В Херефордшире один из секретарей епископа попытался было заявить о своем праве на общинную землю, но был растерзан толпой простолюдинов. В Нортумберленде, и особенно в Ньюкасле, возникла новая опасность со стороны пуритан. Отряды шотландцев-ковенантеров свободно перемещались вдоль границ, наблюдая за военными приготовлениями короля. Мэр Ньюкасла, обвиненный, что он позволил двум шотландцам внимательно осмотреть городские стены, сдержанно ответил, что он принял их за купцов, путешествовавших по своим торговым делам. Церкви в северных областях страны стояли полупустыми, в то время как собрания пуритан были столь многочисленными и частыми, что и подумать было нельзя, чтобы их разгонять силой. В Лондоне известный теолог Эдуард Багшоу напомнил всем о древнем законе времен короля Эдуарда III, согласно которому духовенство не имело права высказываться в парламенте по светским и религиозным вопросам. Лорд – хранитель Большой печати Финч сразу же заявил, что теперь «несвоевременно» обсуждать этот вопрос, и Багшоу вынужден был с этим согласиться.

Сопротивление налогу «корабельные деньги» к тому времени приняло почти общенациональные масштабы, даже графство Девон, с его старыми морскими традициями, взбунтовалось точно так же, как и центральное графство Бедфордшир. Шериф Йоркшира поощрял джентри не платить налог, а шериф Нортгемптоншира докладывал, что не может облагать налогом жителей графства, потому что суд присяжных выступил с категорическим заявлением о незаконности взимания «корабельных денег».

В Лондоне роялист лорд-мэр Гарравэй и олдермены, заинтересованность которых в торговле с Испанией понуждала их поддерживать короля, оказались в меньшинстве перед лицом своих недовольных коллег. И тут вспыхнул неуместный спор между могущественной Компанией лондонских купцов-авантюристов и герцогом Ленноксом. Карл недавно даровал своему юному кузену исключительное право на взимание налога на экспорт необработанной шерсти из Лондона. Этот налог, как предполагалось, должен был снизить объемы ее экспорта и стимулировать ее обработку в Англии. Доходная торговля Компании лондонских купцов-авантюристов осуществлялась за счет английских ткачей, и попытка короля держать под контролем процесс, который менял структуру английской экономики и препятствовал ее развитию, была вызвана в первую очередь опасением роста безработицы в районах производства шерсти. Вмешательство объяснялось благими намерениями, но воплощение намерения на практике было, как всегда, неудачным. Инспекторы и сборщики налога, нанятые Ленноксом, подходили к делу безответственно. Им важно было собрать достаточно денег, чтобы удовлетворить аппетиты управляющих герцога, да и самим поживиться. Неизбежное обострение отношений между людьми герцога и купцами достигло кульминации весной 1640 г., когда Леннокс, предъявив свои права и воспользовавшись поддержкой королевского флота, конфисковал все суда с грузом шерсти в портах всего королевства.

Король со своими друзьями, сами того не желая, пробудили оппозицию, в то время как предпринимаемые ими усилия умиротворить критиков власти были единичными и недостаточными. Отзыв за предыдущий год более двадцати различных монополий и патентов и отказ от других форм регулирования торговли и мануфактурного производства было не совсем удачным мероприятием, и король посчитал необходимым снова отменить ряд