и его предки были представителями небольшой, но известной группы аристократов, чьи земли простирались вдоль холмистого подножия Шотландского высокогорья, и их основной задачей была защита населения южных равнин Шотландии от набегов горцев и поддержание порядка на этих землях. Люди здесь почитали закон и были преданными слугами короны. В то время как для наследия Аргайла была характерна традиция лидерства и стремление к власти, Монтроз был воспитан на идеалах служения и преданности делу. Он много путешествовал, учился во Франции и Италии, легко сходился с людьми разных вер и национальностей. Его кальвинистские воззрения отличались своеобразием, он не принимал личные желания Всемогущего за свои собственные и не верил, что если человек выступает против церкви и Ковенанта, то заслуживает проклятия.

Различия в традиции подчеркивались различиями в характере. Монтроз был человеком открытым и доверчивым, с импульсивным характером, но чрезмерно самоуверенным; подобные люди с самого детства возбуждают к себе привязанность и вызывают восхищение. Аргайл, напротив, был скрытный, со сложным характером, юность которого была омрачена семейными ссорами и ревностью. Ему не было присуще благородство духа, в отличие от Монтроза, у которого оно восполняло многие недостатки. Он не особо-то верил в доброту мира и в своих соратников и был мстительным и подозрительным.

И Монтроз, и Аргайл по своему складу ума выделялись среди таких людей, как Траквер, Роутс, Хантли и Гамильтон. Оба были прозорливы, оба трудились ради чего-то большего, чем просто ради очередного успеха. Каждый на свой лад стремился достичь всеобщего блага. Для Аргайла и его друзей это означало необходимость создания патриархального правительства Шотландии в тесном сотрудничестве с церковью. Для Монтроза – поддержку королевской власти, защиту ее от амбиций некоторых деятелей и создание одновременно с этим механизма контроля этой власти, что гарантирует чистоту и независимость церкви. Из этих двух целей более достижимой была цель Аргайла.

Осенью 1639 г. еще не пришло время, чтобы проявились эти различия. Но Монтроз выбрал неподходящий момент для защиты прав короля. Захват ковенантерами политической власти был дерзким шагом, который вызвал волну критики их действий. Поэтому им было крайне необходимо поддерживать единство в своих рядах и добиться безусловной поддержки народа, пока они не будут уверены в своей победе. Если король снова пойдет в поход против Шотландии – а они были уверены в этом, – их шансы разгромить его будут зависеть от их единства.

В Эдинбурге о Монтрозе говорили всякое. Общее мнение нашло свое краткое выражение в надписи на клочке бумаги, прикрепленной к двери его жилища: «Invictus armis, verbis vincitur» («Не побежденный силой оружия, он был побежден силой слова», лат.). Пошли разговоры, что король в частной беседе в Бервике с бесстрашным защитником Ковенанта склонил его на свою сторону и что теперь Монтрозу нельзя доверять.

Споры между ковенантерами и королевскими сторонниками в шотландском парламенте сопровождались тревожными слухами из Англии. Через страну продолжал идти поток испанских денег и шло перемещение испанских войск. Еще пять судов были разгружены в Плимуте, судовой груз по суше был доставлен в Дувр и уже оттуда по короткому пути переправлен в Нидерланды. Король оставался глух к протестам голландского посла.

В середине сентября армада из 75 кораблей, на борту которых были солдаты, призванные сражаться в Нидерландах, поднялась вверх по Ла-Маншу. Голландский флот, имевший в два раза меньше судов, атаковал большую флотилию, но испанский командующий, полагаясь на нейтралитет и надеясь на помощь английского правительства, попытался найти убежище на рейде Даунса. Голландский адмирал Мартен Тромп, который в течение нескольких дней получил необходимые боеприпасы из Франции, взял испанцев в блокаду. Проходили недели, а две большие флотилии продолжали стоять на якоре в виду английского берега, в то время как третий флот, английский, снаряженный на «корабельные деньги», в состав которого входил линейный корабль «Повелитель морей», наблюдал за происходящим с безопасной дистанции. Ситуация была достаточно серьезной, способной озадачить даже короля, так как испанский адмирал постоянно напоминал ему о союзном договоре и просил его отдать приказ голландцам отступить. Карл, понимая, что голландцы так легко не отпустят свою добычу, не желал вмешиваться и бросать в бой против них свой флот. Он попытался задобрить испанского посла, продав испанскому флоту порох и предоставив ему несколько небольших судов, чтобы помочь прорвать блокаду. Затем отправился в Виндзор, решив пока не предпринимать никаких действий, в то время как католики при дворе неосторожно заявили, что английскому флоту непременно будет отдан приказ прийти на помощь испанцам, в случае если произойдет сражение. Среди протестантов, подданных короля, на всем протяжении побережья от Кента до шотландских равнин множились самые невероятные слухи. Недавние переговоры короля с испанскими Нидерландами о предоставлении ими помощи против шотландцев имели следствием тот факт, что появилось твердое убеждение – армия на судах испанского флота никогда не ставила перед собою цель высадиться в Нидерландах, а приплыла, чтобы помочь королю подавить выступление мятежных подданных. Карл непроизвольно способствовал распространению этих опасных слухов, отдав распоряжение разместить испанские войска в Дувре и Диле в случае плохой погоды или если враждебные голландцы «прижмут» испанские суда к берегу.

Примерно в то же самое время он послал группу придворных для инспекции укреплений острова Уайт. Толку от их визита было мало; с помощью жизнерадостного коменданта замка Каус они потратили весь порох на салюты, «поднимая попеременно тосты за здоровье друг друга». Затем отважный Джордж Горинг развлек своих спутников тем, что, взобравшись по лестнице на виселицу, стоявшую на главной площади Ньюпорта, и продев голову через болтавшуюся петлю, что выглядело очень реалистично, обратился ко всем участникам веселой компании с последним словом, чтобы помнили о его безвременной кончине и избегали бы впредь плохой компании. Королевская инспекция, осмотревшая южные оборонительные сооружения, выявила их неэффективность, что только вызвало смутные подозрения. По всей видимости, король не собирался укреплять эти рубежи, чтобы отбить возможное наступление. А не готовился ли он к встрече иностранных войск, возможно, испанцев?

У короля не было таких намерений. В то время как голландский флот наблюдал за испанским, а английский следил за передвижением этих двух флотов, король принял испанскую и голландскую делегации с намерением получить от этой встречи финансовую выгоду. Тупиковое положение сохранялось, когда курфюрст уехал, продолжая верить, что ему удастся стать во главе саксонско-веймарских войск Бернгарда, хотя он потерял всякую надежду на помощь дяди в своем предприятии. Когда его корабль вышел из гавани, чтобы пересечь Ла-Манш, все три флота встретили его в знак уважения к королевскому племяннику торжественным салютом из всех орудий.

Спустя неделю после отплытия курфюрста адмирал