– Хм, а ты знаешь, Леша, эта твоя новость вовсе не такая уж малозначительная, как может показаться. Она подтверждает одно мое предположение, которое… Впрочем, неважно. Все равно это пока только предположение, так что не буду забивать тебе мозг. В любом случае информация очень полезная, так что спасибо, что подсуетился с экспертами и дождался результатов. Что там с опросом пассажиров? Есть что-нибудь интересное?

– Здесь как раз ничего. Даже жалко трудов, которые я потратил на то, чтобы этих пассажиров «достать». Специально договаривался, назначал время, ждал… а в результате – пшик.

– Что, ничего не заметили? – без особого удивления предположил Гуров.

– Абсолютно. Сидели в вагоне. Спокойно ехали. Видели, как перед выходом у дверей собралась толпа, как при торможении перед остановкой вагон слегка дернулся, как все начали выходить, а один человек упал. Когда поняли, что больше не встанет, позвонили в полицию. Это все.

– Понятно. То есть приблизительно то же, что и в остальных случаях.

– Даже не приблизительно, а, можно сказать, один в один. Но, к сожалению, непосредственных очевидцев «поймать» почти нереально. Разве что объявление давать. Да, кстати, и не факт, что те, кто стоял рядом, что-то видели. Он ведь тоже, наверное, думает, ублюдок этот, прямо уж явно у всех на глазах тыкать шилом в чужую спину не будет.

– Согласен. А если и правда кто-то что-то заметил, то не факт, что эти люди на наше с тобой объявление откликнутся.

– Тоже верно. Кому хочется в чужие грязные дела мешаться? У каждого своих проблем хватает.

– То-то и оно. Похоже, по объявлению нам это дело не раскрыть, – усмехнулся Гуров, – так что придется самим. У меня, кстати, как раз в этом ключе к тебе будет еще одно поручение. Точнее, два. Первое – это вопрос с опознанием. У этого Антона, похоже, кроме матери, близких родственников нет, а мать его парализована, поэтому тебе нужно будет подсуетиться и найти кого-то, кто мог бы опознать труп. Поговори с соседями, он в коммуналке живет, может быть, кто-нибудь согласится. Если там все откажутся, попытай счастья на работе. Он на автомойке где-то работает. У тех же соседей уточнишь. Лады?

– Понял, Лев Иванович, все сделаю, – бодро ответил Морозов.

– Отлично. И второе. Насчет этой самой матери. Там ситуация просто… сказать критическая, ничего не сказать. За ней сынок, похоже, и при жизни-то не особенно чутко ухаживал, а сейчас, сам понимаешь, вообще присмотреть некому. Абсолютно беспомощный человек. Попробуй найти варианты определить ее куда-нибудь на казенный счет. Может, в больницу примут или в заведение какое-нибудь специализированное. Если она дома просто от голода скончается, на нашей совести грех будет.

– Все понял, Лев Иванович. Постараюсь найти что-нибудь. Какие-то заведения для таких больных должны существовать. Я узнаю.

– Узнай, Леша. Тебе зачтется.

Закончив разговор с Морозовым, Лев еще раз перебрал в уме, все ли он сказал и сделал, что собирался, и, убедившись, что ничего не забыл, запер кабинет и спустился на улицу.

До восьми оставалось еще достаточно времени, и, тормознув очередное такси, он назвал свой домашний адрес. Ему уже надоело ездить в качестве пассажира и хотелось вновь ощутить себя хозяином положения, сидя за рулем.

Во дворе своего дома Лев расплатился с таксистом и, пересев в свою машину, продолжил путь.

Узнав адреса двух первых жертв и сверившись с картой, он установил, что первый из них, Сергей Гусев, проживал, так же, как и Лариса Бетрищева, неподалеку от станции «Свиблово», а второй, Евгений Каморин, – в районе станции «Ботанический сад». По расстоянию она находилась ближе, поэтому первым делом Гуров решил повидаться с бабушкой Каморина – единственной, кто оставался у него из близких родственников.

По дороге он размышлял об информации, которую только что получил от Морозова. Наличие алкоголя в крови у последней жертвы наводило на вполне определенные мысли.

Гуров хорошо помнил, что его собеседница из коммунальной кухни сетовала на то, что в подпитии Антон Лаптев, обычно тихий и не скандальный, не мог себя контролировать и был способен на неадекватные поступки. Таким образом, можно было предположить, что, отправившись на работу, он, еще не оклемавшийся «после вчерашнего», допустил какую-то резкость в поведении, которая могла спровоцировать убийцу.

«То есть прослеживается некая тенденция, – думал Лев. – Вполне вероятно, что побудительным фактором для нападения становится грубость, хамский выпад со стороны кого-либо из пассажиров. Если бы не эта роковая «нечаянность», вполне возможно, каждый из этих четверых спокойно доехал бы до пункта назначения. Значит, у нашего друга тонкая и чувствительная душа, и он негативно реагирует на хамство. Что ж, будем иметь в виду».

Подъехав к дому, где, по его сведениям, должна была проживать Серафима Ивановна Чудинова, бабушка Евгения Каморина, Гуров обнаружил, что ему предстоит визит в очередную коммуналку. Вновь оказавшись в обстановке удручающей нищеты и воинствующей неопрятности, он неторопливо шел по коридору, отыскивая нужную ему комнату.

Предполагая, что его ждет встреча с грубой, растрепанной бабой, вроде той, с которой недавно он беседовал на общей кухне, Лев был очень удивлен, увидев в проеме открывшейся двери чистенькую и ухоженную бабулю. Доброжелательная полуулыбка и светлый нимб из пушистых седых волос делали ее похожей на пожилого ангела.

– Я по поводу Евгения, вашего внука, – представившись, сообщил он. – Выяснились некоторые новые обстоятельства дела, мы проводим дополнительные опросы.

Узнав, о чем пойдет речь, Серафима Ивановна погрустнела, но доброжелательность не покинула ее лица, и грусть выглядела тихо и умиротворенно.

Поскольку Лев хотел проверить свою теорию о «провоцирующих факторах», он постарался навести разговор на личностные характеристики Евгения, с тем чтобы узнать, что это был за человек.

– А что, хороший был мальчик, – сказала Серафима Ивановна. – Добрый, отзывчивый, послушный. Характерный только немного. Но это уж… это уж у каждого есть. Что-нибудь, да есть.

– Как это – «характерный»? – с интересом переспросил Гуров.

– Ну как… вспыльчивый был, несдержанный немного. Не любил, когда не по его что-то случается. А так – ничего, хороший был мальчик. Родители-то у него рано померли. Пришлось на жизнь зарабатывать чуть не со школы. С моей-то пенсии не больно разживешься. А там, уж известно, друзья-приятели. Они чему только не научат.

– Не пил он? – пробовал варианты Гуров.

– Нет, что вы! – Серафима Ивановна даже рукой махнула. – Как можно, чтобы пил! Я его с малолетства приучала. Смотри, говорю, Женя, вот какие они, пьяницы-то, бывают. Ты разве хочешь таким быть? А он мне отвечает, нет, мол, не хочу. Вот так и приучала. Внушала ему, что следует. Этих пьяниц, их ведь полно у нас здесь. И на этаже, да и вообще в доме. Есть кого в пример привести, вот я и приводила. А пить он – не пил, ему и по работе нельзя было, он ведь в охране работал, в фирме, там у них с этим строго. Я все боялась, мало ли что с охраной этой. Нападут бандиты какие-нибудь, а ему защищать придется. Там ведь что угодно может случиться. И изувечить могут, и поранить. Все боялась. А оно, видишь, как вышло. И до работы доехать не успел. По дороге управились. А молодой какой был. Только-только, считай, жить начинал… – Серафима Ивановна всхлипнула, и по щеке ее покатилась крупная слеза.