Алексий II и Синод РПЦ отреагировали жестко, прервали евхаристическое общение с Константинопольским Патриархатом (ЖМП № 3, 1996). Варфоломею такой ответ совсем не понравился, он задергался. Но и Московская Патриархия никакой поддержки от тогдашнего правительства России не получила. В 1996 г. было не до нее — кипели предвыборные страсти, президентское кресло у Ельцина вот-вот мог отобрать Зюганов. Наоборот, на Церковь стали нажимать, чтобы дополнительно не возбуждала народ, побыстрее преодолела конфликт. Состоялись переговоры между Патриархатами, и сошлись на компромиссном решении: в Эстонии будут временно существовать две церковных юрисдикции, а приходы могут сами выбирать, к какой из них принадлежать. Уже в мае 1996 г. РПЦ возобновила общение с Константинополем. А в Эстонии паства «свободно выбрала». Эстонцы — к «апостольской» церкви, русские — к «московской». Кстати, разделение получилось очень красноречивым. У «апостольской» церкви 7 тыс. прихожан, но ей досталось 60 приходов. А у Русской Церкви — 100 тыс. верующих, но они удержали лишь 31 приход [156]. Как это было еще назвать, если не откровенными притеснениями?

Конфликтом между РПЦ и Константинополем попытался воспользоваться и «киевский патриарх» Филарет (Денисенко). Он тоже обратился к Варфоломею, чтобы признали его церковь, выдали томос на автокефалию. Но тот решил не усугублять свару из-за Эстонии еще и новыми проблемами. Да и на Украине покровителя Филарета Кравчука сменил Кучма, начавший восстанавливать связи с Россией и не желавший портить с ней отношения. Автокефалии Денисенко не получил. А Московскую Патриархию его выходки уже допекли (как раз добавилась «коронация царя» в Ногинске). В феврале 1997 г. Архиерейский собор отлучил от Церкви и предал анафеме Филарета, а заодно и «правозащитного» раскольника Глеба Якунина.

Хотя стоит сопоставить: в это же время на радио «София» работал целый ряд священников, официально состоявших в РПЦ, в ведении Московской Патриархии — и поливавших грязью и насмешками РПЦ, Патриархию, превознося католиков и обновленцев. Но их почему-то никто не отлучал и не запрещал в служении. Значит, они имели сильную защиту в церковном или государственном руководстве (или в том и другом), поэтому и оказывались «неприкосновенными». Да, зависимость от «политических» соображений сказывалась и в церкви. Это сказывалось на отношениях и с католиками, и с абхазскими, южноосетинскими, грузинскими, сербскими единоверцами. Сказывалось в реакции духовенства на те или иные события в России.

А новая власть вроде бы взялась поддерживать православие. Ельцин выделил Патриарху правительственную охрану, высшие архиереи получили «кремлевское» медицинское обслуживание, специальные номера автомашин, как у важных государственных персон. Президент и премьер-министр регулярно стали бывать на торжественных богослужениях на Рождество Христово, на Пасху. В свою очередь, Патриарха приглашали на светские торжества. Аналогичные взаимоотношения перенимались на региональных уровнях — в областях, районах.

Церкви возвращали многие храмы, монастыри, особенно в годы приватизации. Разорялись совхозы, колхозы, фабрики, которые до сих пор использовали церковные строения. Другое имущество и недвижимость, способные принести прибыль, расхватывали дельцы. А большинство храмов находилось в плачевном состоянии, они предпринимателям не требовались, и их отдавали верующим. Хотя их восстановлением из руин чаще всего занимались сами прихожане, священники, монахи, скребли копейки из личных пожертвований. Но порой подключались и органы власти. Иногда из-за того, что сами губернаторы и мэры, члены их семей, становились прихожанами церкви. А иногда причины были далекими от религии, как пиар перед очередными выборами. И к тому же любое строительство — это такая отрасль, где очень хорошо можно «отмыть» крупные суммы.

Одним из тех, кто взялся помогать церкви, был, например, нижегородский губернатор Борис Немцов. Среди шумных кампаний, которые он развернул в своем регионе, был проект «Дороги и храмы», начались реставрация и строительство 150 православных церквей и монастырей. Однако приверженностью к православию Борис Ефимович никогда не отличался. В рамках той же программы «Храмы и дороги» строились и восстанавливались десятки других «культовых сооружений»: мечетей, старообрядческих скитов, синагог. Да что уж говорить, если даже лидер КПРФ Зюганов обратился вдруг к церкви, принялся доказывать, что коммунизм и христианство — как будто одно и то же.

Что касается самого Ельцина, то он просто начал копировать западные традиции, когда главы государств обязательно бывают на основных религиозных празднествах. Но при этом что-то и западало в душу Бориса Николаевича — поверхностно, наивно. В 1994 г. после его визита в США американские телевизионщики задали ему вопрос о вере. Ельцин находился «под градусом» и ответил с нетрезвой искренностью: «Я стал сейчас более уважительно относиться к верующим, к религии, хотя, может быть, еще не настолько верен Богу, как настоящий верующий. Конечно, я хожу в церковь, сейчас 1 мая будет Пасха, я, конечно, пойду на ночное богослужение. Конечно, я в рай не попаду…». Ведущая удивленно переспросила: «Не попадете? Почему?». Ельцин ответил: «У меня есть грехи. Я не исповедовался. А вы не служитель церкви, чтобы я отвечал».

Впрочем, «уважение» к верующим не помешало Борису Николаевичу в июле 1997 г. наложить вето на принятый Думой закон о религии — дававший преимущества православию как основной русской конфессии. А 9 ноября того же года канал НТВ запустил кощунственный фильм Скорсезе «Последнее искушение Христа», запрещенный даже во многих католических и протестантских странах. Патриархия протестовала, верующие требовали отменить показ. Но Гусинский со своей телекомпанией не сочли нужным отреагировать. А власти не сочли нужным вмешаться — это было бы нарушением «свободы слова». Именно тогда святой старец, духовник Троице-Сергиевой Лавры Кирилл (Павлов), как говорили о нем, «человек, удерживающий гнев Божий, грядущий на нас», произнес: «Да… Гонение на православную церковь началось»…

Да, гонения начались. Но не в тех формах, как в 1920-е, 1930-е, 1960-е. Они выплеснулись «свободами» соблазнов и пороков, их доступностью, легальностью, массовым насаждением. А покровительство властей по отношению к церкви оборачивалось не только положительными факторами. Связь получалась взаимной. Государственное руководство, предпринимая те или иные шаги из собственных соображений, считало себя вправе использовать церковь, опираться на ее авторитет. Но получалось, что и церковь поддерживает это руководство, поддерживает его курс и решения — какими бы они ни были.

Правда, Патриархия всегда оговаривала, что церковь остается вне политики. Как уже отмечалось, было принято специальное постановление Архиерейского Собора, запретившее духовенству заниматься политической деятельностью, состоять в тех или иных партиях, занимать должности в законодательных и административных органах. Но ведь та же политика правительства создавала в стране атмосферу общей бездуховности, насаждения западнических «ценностей» стяжательства, потребительства, антихристианства, разврата. Нет, священноначалие отнюдь не одобряло самих этих пороков, не мирилось с ними. Однако борьба с ними свелась к исключительно узкому формату, внутри церкви. Среди тех граждан, кто уже пришел в храм Божий. А то, что разложение поддерживается линией государства, что оно в России возведено в ранг «нормальной» жизни, обходилось молчанием. Оправдывалось невмешательством в политику. Или закрывалось тезисом «не осуждай»: следи за собой, и достаточно. В итоге получалось, что Патриархия заняла глухую «оборону», силясь отстоять от пагубных воздействий только «свое». Хотя при агрессивности и массированных атаках внешней среды такая позиция получалась слабой и проигрышной.