– Речь идет о том певце, который в Пасху был застрелен в музыкальном клубе. Вы, должно быть, слышали.

– Ну да. Я слышал об этом. Вот только, к сожалению, я не знал Иглу… Вряд ли смогу помочь.

Монах растерянно покачал головой.

– Павел Блавицкий много лет назад привел его в центр Святого Альберта, заведение для проблемной молодежи. – Она указала на маленькую голову Иглы с общего фото, стараясь упомянуть как можно больше подробностей. – Его называли Буль.

– Буль? – Он повторил несколько раз. – Это прозвище мне откуда-то знакомо.

– Это бывший полицейский и компаньон Иглы.

– Полицейский?

– Да, но он не носил мундир, – добавила Саша безо всякой надежды, что доминиканец что-то вспомнит. Она чуть было не сказала, что он параллельно подрабатывал бандитом, но воздержалась. У нее не было доказательств. – Девяносто четвертый год. Парень с гитарой. Возможно, там была написана «Девушка с севера». У него была наркотическая зависимость.

– Эту песню я помню. И певца, конечно, тоже. Мы почти ровесники. – Он начал говорить хаотично, пытаясь вспомнить как можно больше. – Но наркоман с гитарой… тогда был только один такой. Его нельзя было не заметить. Вы не о Староне говорите? Он стал священником. Яркая личность. Я и не знал, что его звали Иглой. Так это он умер?

– Священником? – Саша замерла. Она стала уточнять: – Умер певец. Игла. Священник, насколько мне известно, чувствует себя прекрасно. По крайней мере, я на это надеюсь. Давайте по порядку. Человек, который направил меня к вам, сказал, что вы что-то знаете об Игле.

– Игла? – Доминиканец копался в памяти. – Нет. Я сожалею.

– А этот священник?

– Староня я знаю очень хорошо. Мы вместе учились в семинарии. Нетривиальный человек, хотя люди всякое о нем говорят. Он попал в центр Святого Альберта после попытки самоубийства. Мартин бросился под автобус, но чудом выжил. Это все широко известные факты, я не открываю чужих тайн. Тогда говорили, что он замешан в смерти своей девушки и ее брата. Это было довольно громкое дело. Я не помню Иглу, зато Мартина – превосходно. Гитару у него забрали сразу, как только он приехал. Собственно, он все равно на ней не играл. Но писал песни, стихи, небольшие рассказы. У него был талант.

– Смерть девушки и ее брата?

– Ее нашли мертвой в ванне. Якобы передозировка. А брата сбила насмерть машина. В тот же день. Мартин знал их, в девушку он был влюблен. Он говорил об этом на исповеди, но подробности мне неизвестны. На собраниях в центре он говорил главным образом о том, до чего довели его наркотики, и о своем чувстве вины. Я когда-то тоже любил дунуть, но это все цветочки в сравнении…

Саша сидела как на иголках, чувствуя, что приближается что-то важное. Наконец она нашла нечто, объединяющее все элементы. Это была, как она и предполагала, песня.

– Когда и где это случилось? Это Мартин написал «Девушку с севера»? – Она забрасывала монаха вопросами.

Доминиканец рассмеялся, но ему тоже явно было интересно. Он всеми силами пытался вспомнить как можно больше подробностей.

– Я не знаю, написал ли ее Старонь. Раньше я даже и не думал, что Мартин может иметь что-то общее с этой песней. Конечно, я знал, что он пишет. Но он никогда не хвастался этим, не давал почитать. Всегда был скромным, замкнутым. Можно сказать, отшельником. Лучше вам сходить к самому Староню. Получите информацию из первых рук. Ведь он публично говорит обо всем, через что прошел. Помогает людям. Я искренне им восхищаюсь. Тем более что следствие было закрыто, обвинения сняты. Его даже не допрашивали. Мог ли ксендз Старонь написать такую песню? – задумался Анджей Зелиньский и рассмеялся, как от доброй шутки. Саша оставалась серьезной, и он сдержал эмоции. – Может, и да, но, если бы он признался в авторстве такого хита, его могли бы вышвырнуть с работы. Я припоминаю, что девушку звали Моника и что когда-то Мартин показал мне, где ее нашли. Это был стриптиз-клуб. Кажется, в сто втором номере.

Две жизни – два надгробья, в газетах некрологи,

И кто-то нам накликал нездешнюю беду… —

вспомнила Саша и вскочила с места. – Поехали туда.

– Сейчас? – Доминиканец недоверчиво улыбнулся. – Хотя почему бы и нет? Но я не уверен, что не ввожу вас в заблуждение.

– Наоборот, – заверила его Саша. – Я очень рада, что встретилась с вами.

Когда они выходили, директриса провожала их взглядом. Возможно, она даже слышала их разговор, но это не имело значения. Саша подошла и крепко обняла ее.

– Спасибо. И я прошу вас, журналистам ни слова, оперативные действия полиции – это даже более тайные сведения, чем исповедь.

Гормон поприветствовал ксендза Староня «по-медвежьи», толчком плеча. Кожаная куртка скрипнула, когда бандит обнимал его. Остальные заключенные по очереди подходили и пожимали ему руку.

– Дай пять, святой отец, – сказал толстяк, который только что поднялся с генофлектория[32].

Месса уже закончилась, атмосфера стала более расслабленной. Ксендз Старонь был без сутаны, в джинсах, черном гольфе и кожаной куртке. В этом наряде он отслужил укороченную литургию за здравие собравшихся. Снял столу[33], сложил ее в узорчатый футляр, а последний, в свою очередь, сунул в кожаный рюкзак. Остальные, явно постоянные посетители тюремной часовни, говорили тихим шепотом. Их было не больше двадцати человек, но они посетили все мессы, которые отслужил ксендз Старонь в колонии на Курковой на протяжении последних трех лет.

Часовня была маленькая и давно нуждалась в ремонте. Два небольших окна давали мало света. Вместо стекол в них были витражи, сделанные заключенными. Искусно выполненный алтарь из спичек сделал Яцек Череповский, прозванный Черепом. Двадцать пять лет тому назад он убил и съел собственную мать. Через месяц заканчивался срок его заключения, которое он оттрубил в полном объеме. Он ни разу не выходил на побывку и не старался заменить наказание на условное.

Сейчас он подошел и попытался поцеловать священнику руку. Старонь немедленно вырвал руку.

– С Богом, – погладил преступника по бычьей голове. – Когда выйдешь, приди ко мне. Я приму тебя на работу, ремонтировать наш храм на Стогах. Суперусловий не обещаю, но питание и крышу над головой, пока ты не организуешь свою жизнь, гарантирую.

– Пусть Господь благословит тебя, Старичок.

Заключенный поклонился и, покачиваясь, вышел.

Несколько татуированных мужчин все еще стояли в ряд.

Один из них, самый молодой, склонил голову и закрыл глаза. На веках его были наколоты облака. Ксендз подошел и благословил его.