Одоевский с товарищи. Здесь к московскому посольству, согласно последним переяславским статьям, присоединились уполномоченные от Войска Запорожского полковники В. Золотаренко и Ф. Коробка с полсотней казаков. Но вновь и тщетно наше посольство ожидало польских комиссаров. Они ограничились тем, что завели бесплодную переписку о казацких уполномоченных, не признавая их царскими подданными и отвергая их участие в переговорах. В действительности поляки и теперь старались только выиграть время, пока происходили их мирные переговоры со шведами. Эти переговоры, начатые в Данциге, прекратились было вследствие кончины Карла X; однако вскоре они возобновились близ Данцига в Оливе, при деятельном посредстве французского посла Деломбра. 23 апреля здесь состоялся наконец мирный трактат, по которому Западная Двина признана границей шведских и польских владений, а Ян Казимир отказался от своих наследственных прав на шведскую корону. Поляки теперь имели развязанные руки и все силы свои могли обратить против Москвы. Естественно, вместо мирных переговоров они тотчас двинули свои закаленные в шведской войне отряды из ливонских и прусских областей на подкрепление тем, которые действовали в Белоруссии и на Украйне.

Князь Хованский с довольно значительными силами в это время осаждал Ляховичи. Узнав о приближении гораздо меньшего числом польского войска под начальством гетмана Сапеги и Чарнецкого, он пошел к ним навстречу и 18 июня сразился у местечка Полонного; но, вследствие превосходства неприятельской конницы, потерпел сильное поражение, потерял весь обоз и артиллерию и с остатком своей рати ушел к Минску; товарищ его князь Щербатов со многими второстепенными начальниками попался в плен. Московское посольство после того поспешно уехало из Борисова. Польские вожди, продолжая наступление, в 20-х числах сентября напали на князя Ю.А. Долгорукова (победителя Гонсевского), в 30 верстах от Могилева. Долгорукий храбро и успешно выдерживал целый ряд битв. 10 октября, однако, конница его была разбита неприятельскими гусарами и пятигорцами, а пехота принуждена запереться в укрепленном лагере. Неприятели заняли окрестности и прекратили русским подвоз припасов. Князь Хованский двинулся в тыл полякам и отвел на себя Сапегу и Чарнецкого. Он даже побил их передовой отряд с Кмитичем на берегах Друча. Чарнецкий вплавь переправился через Друч и ударил на Хованского. Последний вновь потерпел поражение и ушел в Полоцк. Меж тем Долгорукий отступил к Могилеву, а брата своего Петра направил к Шклову; но тот около сего города был настигнут и побит неприятелем.

Еще более крупными событиями отразился Оливский мир на Украине. Перевес в силах, бывший первые месяцы 1660 года на русской стороне, вскоре перешел на сторону поляков, когда к ним подоспели полки с севера. В Москве по мысли самого царя решили вести войну наступательную, то есть не ожидать неприятельского вторжения в Украйну, а самим идти в Польшу и подписать мир в Варшаве, Кракове или Львове. Поэтому главному там воеводе В.Б. Шереметеву посланы значительные подкрепления. А чтобы отвлечь хана от соединения с поляками, предложено двинуть на крымцев не только донских казаков, но и калмыков, часть которых около того времени добровольно просила московского царя принять их под свою высокую руку. На У крайне сравнительно небольшая московская рать должна была опираться на массу Войска Запорожского и вместе с ним идти на поляков. Но тут-то и оказалось, что она опиралась не на каменную стену.

Такое ничтожество, как Юрий Хмельницкий, естественно, не устоял против интриг ловких польских агентов, и прежде всего известного нам Веневского, который усердно смущал его, с одной стороны, всякими бедствиями, грозившими ему лично и всей У крайне от московского деспотизма, а с другой – всеми благодеяниями, ожидавшими его от короля и Речи Посполитой. Внушения эти падали на благодарную почву; ибо Юрий уже обращался в Москву через своих посланцев (Одинца и Дорошенка) с разными просьбами; но на них часто отвечали отказом; таковы, например, просьбы отменить пребывание московских воевод в малороссийских городах, кроме Киева и Переяслава, возвратить гетману и войсковым судьям право казнить за преступление как чернь, так и самую старшину, простить и воротить в прежнее достоинство Данилу Выговского, Ивашку Нечая, Лесницкого, Гуляницкого и прочих. Юрий не знал того, что его зять Данила Выговский уже умер в московском плену, по-видимому не вынесши жестоких пыток; а другого его зятя Ивана Нечая не хотели освободить из московского плена, как явного царского изменника, передавшегося полякам и причинившего много зла. Жены этих двух лиц, то есть родные сестры Юрия, конечно, своими жалобами немало усиливали его раздражение против Москвы. Московские недоброхоты, разумеется, не замедлили передать Юрию и вышеприведенный презрительный о нем отзыв киевского воеводы Шереметева. Самым влиятельным лицом при гетмане и распорядителем в войске тогда был генеральный есаул Иван Ковалевский, уже втайне увлеченный Веневским на польскую сторону. Не умело московское правительство привязать к себе и энергичного переяславского полковника Тимофея Цецуру, который в предстоявшем походе должен был участвовать в качестве наказного гетмана: Цецура бил челом об отдаче ему тех маетностей (Кричева и Чичерска), которые были отобраны у изменника Ивашки Нечая; но ему было в том отказано, тогда как его товарищи и сотрудники по возвращению Украйны в московское подданство, нежинский полковник В. Золотаренко и протопоп Максим, были награждены маетностями, причем Золотаренке дан Гомель.

Когда сделалось известным, что коронный гетман Станислав Потоцкий уже стоит под Межибожем (на верхнем Буге) и готовится идти на Украйну, в Василькове 7 июля, в присутствии Шереметева, собралась рада, на которой сделан был распорядок казацким полкам. Одна их часть под начальством самого гетмана должна была вместе с киевским воеводой идти на поляков, именно на Львов, а другая сторожить Украйну со стороны Крыма. Положили, что Шереметев и Хмельницкий немедля выступят разными дорогами и соединятся в Слободищах. Но полковники вяло собирались в назначенные пункты; Шереметев и его товарищ окольничий князь Щербатов только после Спаса, то есть 6 августа, выступили из Киева со своей ратью и с тремя черкасскими полками, Переяславским, Миргородским и Киевским; последними двумя начальствовали полковники П. Апостол и В. Дворецкий, люди, преданные Москве. На походе к этой рати присоединились еще три черкасских полка и стольник князь Козловский, пришедший со своим отрядом из Умани. Под Котельной Шереметев произвел смотр своему войску. Оно имело бодрый, стройный вид, прекрасное вооружение и состояло из многих сотен дворян и детей боярских, одетых в панцири и сидевших на хороших конях, из пеших солдатских и стрелецких, конных драгунских и рейтарских полков, хорошо обученных, с некоторыми начальниками из иноземцев, каковы фан Стаден, Крафорт, Яндер, фан Ховен и другие. Всей боевой московской рати (т. е. кроме обозных) тут было до 15