В щёки бросился жар, и Лучано испугался собственных мыслей. Перед глазами как живая встала Айлин, купавшаяся в озере, и показалось, что он совершает святотатство. Как можно вожделеть женщину или девушку, настолько похожую на Всеблагую?! Точно — святотатство!

«Если вернусь в Верокью, отмолю у подножия „Весны“, — поклялся себе Лучано. — Дюжину букетов принесу, самых красивых, ночь на коленях простою! А если доживу только до местной столицы, ну что ж, там приду в храм… Не прими за грех похоти, Всеблагая! Ты же видишь моё сердце, загляни поглубже, в самые дальние уголки! Да, я никогда не избегал соблазнов, чего уж там… Но не сегодня! Только не с ней! Клянусь, я только хочу, чтобы она забыла о страхе! Это же и правда разгонит кровь лучше снотворного!»

Магесса удивлённо взглянула на него, приподняв голову от сложенной куртки, что служила ей подушкой, и Лучано коснулся её щеки с такой бережной нежностью, которой никогда в себе не подозревал. И удивился снова — Айлин закусила губу и резко отстранилась.

— Не нужно, Лу. Я ценю твой порыв, правда, ценю, но принять это предложение… я просто не могу!

«Эти дорвенантцы! — подумал Лучано растерянно. — Никогда их не пойму. Что плохого в том, чтобы получить немного удовольствия, особенно если собираешься умереть? Или она просто боится?»

— Айлин, послушай, — проговорил он со всей мягкостью, на которую только был способен. — Поверь, я глубоко уважаю тебя. Не знаю, что тебе известно об отношениях мужчины и женщины, но я клянусь, что предлагаю самое сладкое и лёгкое удовольствие, которое ты можешь испытать. И чтобы его подарить, мне совершенно не нужно лишать тебя невинности… И для себя я тоже ничего не прошу. Обещаю, тебе понравится! Всё будет, как в той новелле из «Замка любви», где Эрминио сорвал розу Гвендолин губами…

Её щёки даже в полутьме палатки вспыхнули так, что Лучано на какой-то миг показалось, что он чудовищно ошибся. Магесса оскорблена до глубины души и вот-вот приложит его каким-нибудь проклятием в придачу к подарочку королевы. Но только на миг.

— Дело не в невинности, — вымолвила наконец Айлин сдавленным от смущения голосом. — Просто… у меня есть жених, понимаешь? Я, конечно, знаю, что больше никогда его не увижу! Но и предать его таким образом тоже не могу!

— Прошу прощения, я не знал, — покорно откликнулся Лучано, пытаясь осознать отказ. Ладно бы просто отказ! Но ради жениха, который вот-вот останется вдовцом, не успев стать мужем? Эти дорвенантцы! — Не сомневаюсь, твой жених — прекрасный человек.

— О да! — горячо подтвердила магесса и улыбнулась так тепло и ласково, что Лучано разом согрелся. — Он такой добрый и благородный, и я стольким ему обязана! Ты просто не представляешь… А ещё он красивый, и по нему вздыхают все девицы Академии! А он… а он выбрал меня! — добавила она так изумлённо, словно никак не могла поверить собственным словам, или словно в выборе неизвестного синьора мага было что-то странное. И тут же вздохнула: — Мы больше никогда не увидимся. Но это хорошо, наверное. Я всегда была… то есть… Лу! Если бы ты видел моих соучениц! Например, Ида — мы не дружили, совсем наоборот! Но она такая красавица, и, говорят, очень похожа на королеву. А я так подурнела за время дороги, — горестно вздохнула Айлин. — Представляю, как Ида сейчас злорадствовала бы… Но я даже её рада была бы увидеть! А он… то есть мой жених… он такой внимательный и заботливый! Это он подарил мне нож. А ещё — настоящие фраганские духи. Сам выбрал для меня аромат, представляешь? Они пахли цветами каштана…

«Чем? — поразился Лучано и тут же спохватился: — Ах да, фраганский каштан! Единственный вид, который можно использовать в парфюмерии!»

У Ларци в саду росла пара деревьев, и весной весь сад заливал тонкий, томительный аромат. Но… запах каштана так капризен, что за подобные духи рискнул бы взяться разве что признанный мастер-парфюмер, не говоря уже о том, что просто в лавке их не купишь! Подобные духи обычно делаются в очень хороших мастерских или на заказ, или для богатых парфюмерных домов, готовых предложить клиенту что угодно. Они готовятся многие недели, а уж стоят… Ларци взял бы за подобную работу никак не меньше двух десятков золотых, притом что за флакончик с ароматом роз или жасмина дают десяток, а ведь это тоже очень дорогие духи. Стоит признать, жених магессы, кем бы он ни был, человек редкой щедрости. И не менее редкой проницательности! Пожалуй, никакой другой аромат не подошёл бы синьорине Айлин больше каштанового… А ещё нож из небесного железа! Благие боги и Баргот, мужчина, подаривший своей возлюбленной нож, это должен быть потрясающий мужчина!

— Исключительно достойный человек, — вздохнув, подытожил Лучано и спросил, просто чтобы поддержать разговор: — Ты, должно быть, очень его любишь?

Глаза Айлин затуманились так, что его невольно уколола острая тоскливая зависть.

«Хоть бы взглянуть на этого жениха, — невольно подумал он, сам себе удивляясь. — Интересно увидеть человека, которого предпочли мне! Достаточно посмотреть на это лицо, другого ответа не нужно…»

— Нет! — вскрикнула, наконец, Айлин слишком уж громко, и Лучано поразился, впервые услышав в её голосе откровенно фальшивые ноты. Кажется, это услышала и она сама, потому что отвела взгляд и куда тише и искреннее поправилась: — То есть… Я думала, что нет. Но это путешествие и Разлом… Ах, да какая теперь разница?

«Огромная. И никакой, — подумал Лучано, поражаясь беспощадной правоте её слов. — И уже ровным счётом ничего не имеет значения: ни королевская кровь и оружейное мастерство Альса, ни твой талант магессы, ни то, что я, кажется, отдал бы собственную жизнь за то, чтобы растянуть этот вечер хоть на несколько часов. Хотя теперь моя жизнь стоит даже меньше обычного. Если даже её гадючье величество решит снять проклятие, смогу ли я жить дальше, как прежде — Шипом Претёмных Садов? Или за каждой женщиной мне будет мерещиться эта невозможная улыбка, а за каждым мужчиной — рука, выдернувшая меня из реки? Или, может, каждому, кого мне поручат убить, я стану мстить за то, что навсегда погасли глаза сумасшедшей дорвенантской магессы — как, говорят, мстит всему свету, но ещё больше самому себе, грандмастер Тино Тёмный Омут? Как бы там ни было, Шип Фортунато умрёт, как и сказала синьора Минри. Умрёт несчастным… какой же я был идиотто, когда не понимал, какой на самом деле богатый выбор она мне напророчила! И всё же ошиблась — я выбрал бы, видит Претемнейшая… и Странник… И все Благие! Вот только этого выбора у меня нет. Просто нет!»

— Ой… — растерянно протянула Айлин, последней выбравшись из палатки. — Надо же было так заспаться! — и растерянно уставившись на уже осёдланных лошадей. — Ал? Зачем ты так… С Искрой?

Повернулись к ней и Аластор, и Лу. Итлиец бледно улыбнулся, поднялся с брёвнышка, на котором сидел, и принялся снимать палатку, а Ал сконфуженно пожал плечами.

— Она захотела, — пояснил он так просто и виновато, словно это полностью объясняло, почему грива кобылы заплетена немыслимо сложными узлами и украшена вплетёнными в эти самые узлы плетьми белого лесного вьюнка, только начавшими увядать и всё ещё нежно и сладковато пахнущими.