Мисс Ларкин еле слышно вздохнула.

– Ну вот, похоже, пора назад на стрип-галеры. Кстати… я думаю, пока еще не поздно, мистер Фаррел, мне следует сказать вам, что не все стрип-бары … не все… ну, они не совсем то, что вы, наверное, думаете. – Она посмотрела на него печально, и он заметил в ее глазах слезы. – Э… Ну и надеюсь, вы придете повидать меня в «Грудастую Анну».

Как же, придет он ее повидать! Держи карман шире! Та еще девица в беде! Втирала ему очки, заставила питать надежды и снова поверить в женщин, а потом, когда он практически в нее втюрился, прямо у него на глазах устроила стриптиз! Тот еще будет денек, когда он отправится повидать такую!

– До свиданья, – сказал он, когда они прибыли на терминал времени, и ушел не оглянувшись.

– Что будете, сэр? – спросила женщина с бюстом чудовищных размеров.

Фаррел затравленно опустился на табурет у бара.

– Пиво, – сказал он, а потом: – В котором часу выступает мисс Ларкин?

– Вы про Лори? Да через пару минут.

Прихлебывая пиво, Фаррел не спускал глаз с большой сцены в конце переполненного бара. Наконец свет потускнел, и платформу залило бледно-голубое сияние от прожектора в потолке. Мгновение спустя показалась мисс Ларкин. На ней была золотая сорочка, чулки в сеточку и прозрачные туфельки. Зазвучала музыка, и она начала танцевать.

Фаррел позволил ей дойти до первого слоя белья. Потом рванул через весь бар, поднял руку, схватил ее за щиколотку и стащил вниз к себе. Узнав его, она охнула и перестала брыкаться и кусаться, и в глазах у нее заиграли смешинки. Он перебросил ее через плечо – в духе пещерного человека.

– Если хочешь для кого-то танцевать, будешь танцевать для меня, – сказал он, вынес ее из бара и потащил по улице к ближайшему бракозаключательному автомату.

Томми Тейлор? У него все в порядке. Я навещал его на днях, долго с ним говорил. Будет как новенький, когда бинты снимут. Бывает же так: родится прозвище по ошибке и прилипнет на веки вечные.

Знаете, из клуба ведь он ушел. Сказал, что не хочет больше иметь с нами ничего общего, как будто это клуб повинен в том, что с ним приключилось! Не зря мы в свое время сомневались, принимать его или нет. Мы, любители старины, люди серьезные. Каждый из нас специалист в своей области, и мы не слишком рады профанам, даже очень богатым и говорящим на шести языках. Но, как верно заметил Хогглуэйт (его специальность – пермский период), путешествия в прошлое стоят чертовски дорого, и деньги лишними не бывают.

Ну а Томми, как всякий плейбой, унаследовавший большое состояние, охотно швырял тысячные бумажки на ветер. Нам будет сильно его не хватать, тем более что с нами он, вопреки ожиданиям, своих шуточек не рызыгрывал.

Не знали, что он любит розыгрыши? Плохо же вы его знаете в таком случае. Одни люди, вроде меня, любят записывать на пленку древние битвы. Другие, как старина Хогглуэйт, собирают пермские камни. Третьи, вроде вас, выспрашивают за кофе таких, как мы, чтобы потом настрочить статейку в журнал, а Томми живет ради розыгрышей. Жил, вернее – до недавнего времени.

Сначала он их устраивал в настоящем, но потом сообразил, что в прошлом это куда легче и куда веселее. Именно тогда он вступил в Клуб Старины и снял у нас хронобайк на два года (срок, кстати, еще не вышел, осталось два месяца).

До последнего ужасного приключения он прилежно крутил педали, наведывался во все мыслимые века и разыгрывал там кого ни попадя. Я не защищаю его, но бывают развлечения и похуже. Никто не может сотворить в прошлом то, что в каком-то смысле не сотворил уже в настоящем. Иными словами, если он не сделал чего-то раньше, то и не сделает, а если сделал, то сделает, хочет он того или нет. Томми действовал по воле судьбы – как и все, кто когда-либо ездил в прошлое.

Многие его шалости, надо сказать, безобидны, и особого вреда от них не было. Приехал, к примеру, в Чарлстаун в ночь на 18 апреля 1775 года и спрятал куда-то коня Пола Ревира. Бедный Пол чуть не спятил, пока искал, но нашел ведь и свою историческую скачку свершил[23]. Или, скажем, налил невидимые чернила в чернильницу Континентального конгресса накануне подписания Декларации независимости. Джона Хэнкока[24] связать было впору, так он бесился, но вреда опять-таки никакого. Шалость (но не шалуна) разгадали, чернильницу вылили, наполнили заново и подписали исторический документ.

Томми не только владел шестью языками, но и переодевался мастерски. Посмотрите как-нибудь картину Брейгеля Старшего «Крестьянская свадьба» – хорошая репродукция тоже сойдет. Музыкант в красном, голодный такой и небритый – это Томми. Я, кажется, не сказал, что к музыке у него тоже талант. Брейгель изобразил его прямо-таки фотографически. Томми любит свадьбы, вернее любил. Идеальная ситуация для всяческих розыгрышей.

Некоторые его шутки, однако, мне уже меньше нравятся, даже если допустить, что шутил он не по своей воле. Так, он много раз сообщал кредиторам Бальзака, где прячется несчастный писатель. Перехватил единственное письмо, которое Данте написал Беатриче (думаю, за «Божественную комедию» нам следует благодарить Томми). Или вот: сжег первый черновой вариант «Французской революции» Карлейля, как только Джон Стюарт Милль его дочитал. У бедного Карлейля это был единственный экземпляр, и пришлось ему переписывать все по памяти. Милль вместе с историками винил в этом свою служанку, но нам, членам Клуба Старины, лучше знать.

А самую дьявольскую шутку он, пожалуй, сыграл с царем Соломоном. Нанялся на царскую кухню накануне приезда царицы Савской и все то время, что она гостила в Иерусалиме, подсыпа́л в Соломонову чашу с козьим молоком шесть граммов антиафродизиака. Исследователи Библии испытали бы шок, узнав, что Песнь Песней – всего лишь плод неосуществленной фантазии.

Учтите также, что роль Томми в прошлом всем этим не ограничивается. Он не просто мастер розыгрышей – он Подглядывающий Том.

Одно естественно произросло из другого. Мы присутствовали при развязке многих его розыгрышей, но на некоторые приходится смотреть чужими глазами.

Вы, должно быть, уже догадываетесь, что Томми Тейлор, то есть Портной – тот самый портняжка, что подсматривал за леди Годивой и за это ослеп. Всё, однако, было не совсем так, как говорится в легенде. Историческую точность легенд можно приравнять к старым фильмам на библейские темы.

Томми думать не думал, что ковентрийский розыгрыш так печально ему аукнется: сходство собственной фамилии с родом занятий легендарного Подглядывающего Тома почему-то от него ускользнуло. Не предполагая, что он и знаменитый портной – одно и то же лицо, Томми переоделся согласно эпохе, приехал в древний Ковентри, спрятал свой хронобайк и снял комнату, окно которой выходило на самую узкую улицу города. Когда леди Годива на белом коне поравнялась с домом, Томми распахнул ставни, и она в самом деле чуть не выцарапала ему глаза.