оливковой кожи и его более светлого тона среди волн шоколадных волос и черных татуировок.

— Скажи мне, почему ты целуешь меня, — выдохнула я ему в губы.

Я подумала, что на этот раз он мне ответит.

Но он промолчал.

Он перевернул меня на спину и заставил забыть собственное имя.

— Так что, у тебя дневная работа... или ты просто сидишь, как злодей-супергерой в костюме и галстуке, и ждешь, когда тебе скажут, какую квартиру старушки сжечь? — спросила я его на следующее утро, когда еще лежала в постели, а он застегивал рубашку.

— У меня есть дневная работа, как у большинства взрослых американцев, — сказал он, забавляясь. — Вернусь завтра.

Я поджала губы.

— Это было приставанием ко мне, офицер? Да будет тебе известно, у меня и так очень плотный график. Тебе повезло, что я вообще могу тебя вписать.

Выходя из комнаты, он схватил меня за лодыжку и потащил к себе. Его голос был грубым, когда он притянул мое лицо к своему.

— Сдвигай свое дерьмо, если нужно, и запиши меня на сегодня.

Затем поцеловал меня, резко прикусив нижнюю губу.

Когда он ушел, я со вздохом упала обратно на кровать, чувствуя боль в губе.

Я попыталась остановить это, но не смогла.

На моем лице появилась глупая улыбка.

Он вернулся домой около восьми вечера и резко остановился в дверях своей спальни. Я лежала на его кровати на животе, задрав ноги вверх и скрестив лодыжки. Обнаженная.

Это было смело.

И страшно.

Мои ладони вспотели, а сердце скакало в противоречивом темпе.

Я застенчиво повела плечом.

— Я не была уверена, была ли эта встреча повседневной или с черным галстуком, поэтому я решила прийти с чистым холстом.

Его взгляд скользнул по моему телу так сильно, что по коже побежали мурашки. Подойдя ко мне, он остановился передо мной в ногах кровати и провел грубой ладонью по моей щеке. Если я не ошибаюсь, по его руке пробежала легкая дрожь.

Его голос был мягким, но в нем сквозила тончайшая угроза.

— Я могу найти кого угодно.. где угодно. — большой палец коснулся моего подбородка. — Это делает меня желанным человеком. Антонио проявил интерес к партнерству, но у меня было достаточно обязательств, и я не хотел связываться с Итальянцами. Я собирался встретиться с ним и отказаться. Но потом увидел тебя, — мое сердце замерло. — Я искал тебя, просто чтобы узнать, так ли ты интересна, как кажешься. — его хватка на моем лице усилилась, будто он был зол на меня. — И я согласился работать с твоим мужем. Ты очаровала меня, но я также начал тебя ненавидеть. Потому что не мог перестать думать о тебе, и не мог быть с тобой. И ты была так чертовски красива. — его большой палец скользнул по моим губам. — Тогда ты была одинока, и я уже заставил тебя возненавидеть меня. — я сглотнула, когда его рука скользнула вниз по моему горлу. — Это стало облегчением, malyshka (прим.пер: Малышка), потому что мы друг другу не подходили. Но ничто никогда не казалось мне более правильным, чем найти тебя вот так в моей постели. — я ничего не сказала, потому что слова застряли у меня в горле. — Пойдем в душ, — грубо сказал он.

Он поднял меня на ноги, и я поплелась в ванную за ним. В душе он прижал меня к стене, я обхватила ногами его талию, а потом он показал мне, насколько правильно мы подходим друг другу — по крайней мере, в одном смысле.

На следующее утро я проснулась в его постели от ужасного скрежета. Взглянув на часы, шесть утра уставились на меня в нечестивом красном. Я застонала и натянула подушку на лицо, заглушая раздражающий звук.

Он не давал мне спать до двух часов ночи, проводя руками и губами по всему моему телу, пока я не почувствовала, что меня вывернули наизнанку, выводя это грубое и неуловимое чувство на первый план.

Линии расплывались.

Но это все равно, что пытаться остановить поезд одной лишь силой воли на скорости сто шестьдесят километров в час.

Когда я попыталась вернуться в свою постель, его ответом было простое «нет», а потом он обнял меня, и я забыла, почему вообще хотела уйти.

Встав на ноги, я открыла ящик комода и надела одну из его футболок. Я обнаружила его за кухонным островком, уже одетого в костюм и галстук, наливающего зеленую жидкость в стакан из блендера.

Его взгляд наполнился весельем при виде моего угрюмого выражения.

Я еще больше прищурилась.

— Поскольку все остальные твои девушки, должно быть, были слишком напуганы, чтобы сообщить тебе об этом, я скажу. Есть неписаное правило — никто не включает блендер до восхода солнца, и даже тогда, если это не маргарита, начинают действовать другие условия. Зеленое, Кристиан. Жидкость никогда не должна быть зеленой.

— Ты никогда не была так красива, как сейчас, malyshka. (прим.пер: Малышка)

Я покраснела, мое сердце стало до смешного теплым.

— Я пытаюсь на тебя сердиться, если ты не можешь сказать.

Он улыбнулся.

— Ах, моя ошибка.

Я сглотнула. Переминаясь.

— Ты ешь?

Он приподнял бровь, выпив стакан зеленой гадости одним глотком.

— Типа, твердые тела? Или ты заранее смешивать все детские души?

Он сполоснул стакан и поставил его в посудомоечную машину. Как все аккуратно. Мне казалось, что я порчу его пространство, просто находясь в нем.

— Да, я ем.

Он схватил меня за бедра и усадил на островок, раздвинул мои ноги, чтобы встать между ними. Он скользнул ладонями вверх по моим бедрам, и их тепло заставило меня вздрогнуть.

Я прикусила губу.

— Итальянское?

— Так уж получилось, что это мое любимое.

Он пососал это чувствительное место за моим ухом, и каждая жилка в моем теле растаяла в лужу у его ног.

— А как насчет аллергии? Она у тебя есть?

Я ахнула, когда он медленно прижался своим стояком к моему клитору.

— Ну, кроме любви, тепла и солнечного света?

Его смех был низким и мрачным.

— Продолжай в том же духе, и тебе будет слишком больно, чтобы приготовить мне ужин.

Я ненавидела, что он мог читать меня достаточно хорошо, чтобы знать, что я была взволнована, готовя для него,