Биллингтона нигде не было видно, однако за углом Дома ждала Доун, играющая с омерзительной на вид куклой, сделанной из сушеной травы и веток.

Лори застыла на месте, не в силах оторвать взгляд от жуткой фигурки в руках у девочки.

Подумав про Дэниела, она поежилась.

– Пора уж, – сказала Доун, поднимаясь и отряхивая пыль с рубашки. Бросив куклу, она взяла с ограды террасы оловянную кружку и подошла к Лори. – Я ждала тебя целую вечность!

Справа от Лори было окно. Заглянув в него, она увидела гостиную. Джош со своими родителями и отец Лори по-прежнему сидели на диване, по-прежнему разговаривали ни о чем, и Лори поняла, что ничего не сможет узнать ни от брата, ни от обеих пар родителей. Насколько она понимала, они представляли собою психический эквивалент склеенной в петлю магнитофонной ленты: неменяющиеся и неспособные измениться отражения того, что произошло когда-то, бесконечно повторяющиеся.

Но Доун – это дело другое. Она определенно существовала в действительности, в ее времени, в ее Доме, и Лори мысленно поклялась выведать у девочки все, что только можно.

– Что ты пьешь? – вежливо поинтересовалась она.

Усмехнувшись, Доун протянула ей кружку.

– Я люблю воду со стружкой.

И действительно, вода в кружке была грязной, с опавшими листьями, щепками и крупными опилками. Девочка поднесла кружку к губам, запрокинула ее и допила остатки. Затем улыбнулась Лори, демонстрируя застрявшие между зубами стружки, и та, увидев эту улыбку, насторожилась. Улыбка была наполнена похотью, похотью и каким-то другим чувством, которое Лори не смогла определить, и ей пришлось напомнить себе, что на самом деле перед нею не маленькая девочка, не просто проявление Дома, не кукла. Это было… нечто другое.

– Хочешь поиграть? – предложила Доун.

Лори кивнула. Она понимала, что в этом простом вопросе прячется скрытый подтекст, однако пришло время прыгать в воду, а дальше будь что будет – или поплывешь, или утонешь.

– Давай займемся этим в лесу, – хихикнула Доун.

Вздохнув, Лори еще раз заглянула в окно, затем повернулась к девочке.

– Хорошо, – сказала она. – Давай займемся этим в лесу.

Сторми медленно спустился вниз, мимо лестничной площадки, где исчез Нортон, на первый этаж. Он уже чувствовал, что все изменилось. Насколько он понимал, Дом внешне выглядел таким же, однако в нем ощущалась какая-то новая вибрация, чувство нестабильности, знакомое Сторми по прошлому.

Мать ждала его внизу.

Она не была лысой, а выглядела в точности так же, как и тогда, когда Сторми был маленьким, но только на ней был надет старый отцовский костюм. Штанины брюк и рукава пиджака грубо обрезаны.

Сторми остановился в нескольких ступеньках выше матери. На ее лице сияло чуть ли не маниакальное возбуждение, и от ее пристального взгляда ему стало не по себе. Мать быстро оглянулась по сторонам – назад, налево, направо, убеждаясь в том, что они одни, – а затем громким шепотом произнесла:

– Сторми! Спускайся сюда. Я хочу кое-что тебе показать…

Сторми не двинулся с места.

– Что именно?

Мать нахмурилась, преувеличенно сильно наморщив лоб, что свидетельствовало или о плохой игре, или об эмоциональном потрясении.

– Скорее спускайся сюда!

– Что ты мне хочешь показать?

– Я нашла чудовище!

Развернувшись, мать направилась по коридору, и Сторми поспешил следом за ней. Он понятия не имел, о чем она говорит, что здесь происходит и где он находится – в настоящем, в прошлом или в некоем сплаве прошлого и настоящего, порожденном Домом, – но рассудил, что лучше всего, наверное, будет просто плыть по течению.

Не дойдя до конца коридора, мать остановилась и открыла дверь. Подождала Сторми, и они вместе прошли в другой, более узкий коридор. Здесь не было ни тисненых обоев, ни дорогой обшивки – только голые деревянные стены и одинокая лампочка без абажура под потолком. В противоположном конце коридора была еще одна дверь, и мать Сторми, достав ключ из кармана мужского пиджака с грубо отрезанными рукавами, отперла и открыла ее.

– Это чудовище из костей, – шепотом произнесла она. Ее глаза вспыхнули лихорадочным блеском.

Сторми начисто забыл об этом. Заглянув в чулан, он увидел там скелет своего дедушки, сидящий в кресле-каталке. Кости были совершенно чистые, если не считать клочка высушенной кожи с волосами на левой стороне черепа, и этот образ показался Сторми смутно знакомым, разбудил воспоминания. Неужели это произошло в действительности? Или же все ему просто приснилось?

Бойня.

Это было в кино?

Нет, в кино все было более тонко, более сглажено. Ничего откровенного, ничего неприкрытого, ничего вопиюще жестокого.

Возможно, это сохранилось в его памяти с детских лет.

Сторми перевел взгляд на мать.

– Чудовище из костей, – повторила та, уставившись на скелет своего отца, обращаясь не столько к сыну, сколько к себе самой.

Поразительно, какую значительную часть своей памяти он запер! Фильм и близко не передал царившего в доме безумия, пугающей иррациональности происходящего. И вот теперь к нему возвращались воспоминания о том, каково было жить здесь. Причем не только широкие мазки, но и мельчайшие подробности, не только сами события, но и чувства, которые они в нем порождали.

Только теперь Сторми понял, почему так люто ненавидел жить здесь.

И почему единственный отпуск, проведенный всей семьей – поездка в Нью-Мексико, – произвел на него такое большое впечатление, стал таким важным.

Схватив его за плечо, мать указала на скелет.

– Это чудовище, – сказала она. – Чудовище из костей.

– Ага.

Стряхнув с себя ее руку, Сторми устремил взгляд в глубь узкого коридора.

Из отцовского кабинета уже слышался нетерпеливый крик, и Сторми поспешил туда, раздвинув деревянные двери, выходящие в коридор.

– Биллингхэм! – кричал его отец. – Мне нужен нож и пакет ватных тампонов… – Увидев Сторми, он умолк и, нахмурившись, смерил его взглядом. – Тебя я не звал. Мне нужен Биллингхэм.

– Извини, – растерянно пробормотал Сторми.

– Биллингхэм! – снова рявкнул отец. Подождал немного. – Биллингхэм!

Однако дворецкий не спешил являться на зов.

Оглянувшись, Сторми увидел пустой коридор. На его памяти еще не было такого, чтобы Биллингхэм не выполнил распоряжение отца, чтобы его приходилось звать дважды. Сторми увидел в этом то, что настоящее вторглось в прошлое. То, что произошло с дворецким того Дома, где он находился вместе с Нортоном, Марком, Дэниелом и Лори, то, что обусловило его отсутствие в течение последних двух дней, повлияло и на жизнь в этом Доме.