– Посмотри на маму. – Сторми указал на мать, облаченную в не по размеру большой обрезанный костюм. – Посмотри, что с нею стало, во что она превратилась! И ты знаешь почему! Знаешь, чем все это вызвано! Неужели тебе нисколько ее не жалко и ты не хочешь положить конец всему этому?

Лежавшая на полу кукла напряглась, перекатилась на бок. Сторми не мог сказать, то ли она передвинулась сама собой, то ли просто, упав, оказалась в неустойчивом положении и теперь обрела равновесие, но только это движение напугало его, и он что есть силы пнул ее ногой и проводил взглядом, как она, скользнув по паркету, отлетела под стол. Руки у него покрылись мурашками, и он увидел, что родители испуганно смотрят под стол, на куклу.

– Дониэлла предложила мне жениться на ней, – сказал Сторми.

Это заставило родителей очнуться.

Отец посмотрел ему в глаза, и на его лице была ярость, под яростью – смятение, а под смятением – страх. Мать ахнула, всплеснув руками.

– Ей известно, что вы запретили мне разговаривать с ней, и она предложила сбежать отсюда. Сказала, что хочет забрать меня из Дома… – Сторми помолчал. – И от вас.

– Этого… этого не может быть! – воскликнул отец.

Мать начала тихо всхлипывать.

– Дониэлла считает, что ей можно все, – сказал Сторми.

Однако внезапно его охватило сомнение: родители расстроились потому, что не хотят потерять его, или потому, что не хотят потерять Дониэллу?

– Эта девчонка для вас важнее меня? – собравшись с духом, спросил он.

– Нет! – воскликнула потрясенная мать.

– Конечно нет, сынок.

– В таком случае что, если я скажу, что вы должны сделать выбор? Что, если я скажу: я или она?

– Она хочет разбить нашу семью, – помрачнев, сказал отец.

– Кого вы выберете?

– Все наши беды не от этой маленькой стервы, – решительно заявила мать.

– А от кого же? – повернулся к ней Сторми.

– От чудовища из костей, – широко раскрыв глаза, сказала она.

Отец с потерянным видом молча смотрел на Сторми.

– Папа, а ты бы выбрал меня?

По правой щеке отца скатилась одинокая слезинка.

– Я бы выбрал тебя, если б мог.

Сторми печально улыбнулся.

– Я люблю вас, – сказал он. – Люблю вас обоих.

На какое-то мгновение взгляд матери прояснился, выражение отцовского лица смягчилось.

– И мы тоже тебя любим, – сказала мать, обнимая Сторми.

Отец кивнул.

И тут раздался звонок, низкий, богатый звук, напоминающий колокольный звон. Звонок в дверь.

– Биллингхэм! – взревел отец.

Мать оторвалась от Сторми.

Еще один звонок.

– Биллингхэм!

Сторми вздохнул.

– Я открою.

Выйдя из кабинета, он прошел по коридору в прихожую. Звонок продолжал настойчиво звонить, и Сторми, ускорив шаг, подошел к двери и открыл ее.

На крыльце стояла девочка.

Дониэлла.

При виде ее у Сторми перехватило дыхание. Теперь он был взрослым мужчиной, а она осталась ребенком, но чувства, которые она в нем пробудила, были теми же, как и много лет назад.

Сердце у него бешено заколотилось, в паху начался приятный зуд. Несмотря на все, что было ему известно, несмотря на все, что произошло, физическое влечение никуда не делось, и первым его порывом было схватить руки Дониэллы и прижать их к груди. Ему хотелось прикоснуться к ней, но он сдержался, оставаясь в дверях.

– Да? – холодно спросил он.

– О, Сторми!

Бросившись к нему, она обвила его руками, и, помимо воли, тело его откликнулось на ее объятия. Разбухший член под обтягивающими джинсами прижался к ее промежности, а Дониэлла крепче прижимала его к себе, терлась о него.

Схватив за руки, Сторми оторвал ее от себя.

– В чем дело? – спросила она, поднимая на него взгляд. Ее глаза были полны оскорбленной невинности.

Сторми сделал над собой огромное усилие.

– Ты сама знаешь, в чем дело.

– Я люблю тебя, Сторми!

Продолжая сжимать ее руки, он отвел взгляд от ее лица.

– А я тебя не люблю.

– Я…

– Мне не нравится то, что ты пытаешься сделать.

– Я на твоей стороне! Это я сказала, что ты должен стоять за себя, что ты не должен позволять родителям понукать тобой и принимать за тебя все решения!

– Вот я и стою за себя.

– Именно поэтому твои родители меня ненавидят!

– И я стою за своих родителей.

– Я ничего против них не имею, – сказала Дониэлла, и у нее на глазах навернулись слезы. – Это они меня терпеть не могут! Они меня не любят, потому что я бедная. Не любят, потому что я люблю тебя больше, чем они, думаю о твоих чувствах и о том, что хорошо для тебя, а не только о том, чтобы выглядеть хорошо и сохранить лицо семьи.

– Родители не хотят, чтобы я с тобою встречался, – сказал Сторми. – И я тоже не хочу больше с тобою встречаться.

– Пошли своих родителей куда подальше, – предложила Дониэлла.

– Нет, – сказал Сторми. – Это тебя я посылаю куда подальше.

Слезы прекратились, лицо стало твердым.

– Что ты сказал?

– Ты меня слышала.

– Значит, так?

– Да, так. Убирайся отсюда. Я больше не хочу тебя видеть!

– То, что ты хочешь, и то, что ты получишь, – это две совершенно разные вещи.

Тряхнув волосами, Дониэлла развернулась и двинулась прочь, и Сторми подумал, что со спины она выглядит вовсе не как ребенок, а скорее как карлица.

И это несколько ослабило его влечение.

Ослабило.

Но полностью не подавило.

Сторми закрыл дверь. За спиной послышался стук бабушкиной трости по полу, и он, обернувшись, увидел старуху, стоящую у лестницы.

– Я нигде не могу найти Биллингхэма, – заявила бабушка.

– Кажется… кажется, он ушел, – ответил Сторми.

Последовала мимолетная вспышка ясности ума, краткое мгновение, в течение которого он видел у бабушки на лице страх, панику, недоумение. Старуха знала, что дворецкий является неотъемлемой частью Дома, и понимала, что, раз его нет, случилось что-то неладное. Но тут же на ее лицо вернулось обычное непроницаемое выражение стоической неподвижности, и она сказала:

– В таком случае вместо него должен прислуживать ты.

Сторми кивнул.