Графиня никому не открыла своей тайны. Генерал Бэгшот поклялся, что не выдаст ее, хотя не было никакой уверенности, что он не проболтается.

– Иногда мне кажется, что я вижу своего мужа. Однажды я зашла в чайную за человеком, похожим на него. Но конечно, всякий раз оказывается, что это не он.

Принцесса и леди Бессингтон замолчали, глядя на серебристую луну.

– Теперь вы легко поймете, почему я с такой готовностью согласилась поменяться апартаментами, – добавила графиня.

– Вы, должно быть, очень на него злитесь, – предположила Минк.

Графиня повернулась к ней:

– На моего мужа? Нет, я винила во всем генерала. Была просто в ярости. Лучше бы он мне ничего не говорил. Я бы в конце концов как-нибудь утешилась.

Вдруг дверь, ведущая на террасу, открылась, и мимо них прошла рука об руку смеющаяся пара. Сжимая мокрый платок, графиня подождала, когда они отойдут подальше, а затем продолжила:

– Конечно, мои друзья ничего не знают. Думают, что я перестала наконец оплакивать мужа и мое сердце открыто для новой любви. Они недалеки от истины, но как я могу снова выйти замуж, когда у меня уже есть супруг? Мне тридцать восемь лет, и я, возможно, никогда больше не испытаю этого чувства. А зачем нужна жизнь без любви?

* * *

Когда они наконец вернулись в танцевальный зал, Минк принялась осторожно оглядываться по сторонам, надеясь избежать новой встречи с доктором Хендерсоном. Но того нигде не было видно: он ушел сразу после своего публичного позора.

– Почтовый голубь и Карл Первый опять вместе, – сказала графиня, когда эта пара пронеслась мимо них в вихре танца. – Этот мужлан заграбастал бедную леди Беатрис на весь вечер. Уж не попросить ли мне вон того Кромвеля вмешаться?

С явным пренебрежением к темпу и правильному положению ног мимо них пронеслись в танце омар и джентльмен в золотой тунике, одетый Амуром, с небольшим луком за спиной.

– Никогда не видела таких ужасных па, – фыркнула графиня, обмахиваясь веером. – Они танцуют почти так же плохо, как доктор Хендерсон.

Принцесса пригляделась повнимательнее.

– Словно выбираются из зыбучего песка. – Минк обратила внимание на леди Монфор-Бебб, танцующую с сэром Уолтером Рейли[52], у которого с пояса свисали связки табачных листьев. – Похоже, вон под той накладной бородой скрывается смотритель лабиринта, – поделилась она своими наблюдениями. – Интересно, что сказала бы леди Монфор-Бебб, узнав, что танцует с садовником?

Графиня присмотрелась внимательнее:

– Нужно будет обязательно выяснить это завтра. Дайте мне знать, если заметите среди гостей переодетого мусорщика. Я сообщу ему, что Британии ужасно хочется с ним потанцевать.

Мимо них прошел в своей тоге Чарльз Твелвтриз, который опять искал Сайласа Спэрроуграсса. Он только что обнаружил его в буфете, где гомеопат показал новый фокус. Но только после того, как тот снова сбежал, недоумевающий коронер понял, что теперь лишился не только золотых часов, но и лучшего шелкового платка.

Принцесса и графиня увидели, что к ним идет Робинзон Крузо, в коротких бриджах, надетых поверх шелкового трико, и в обезьяньей шубе, перетянутой поясом, за который были заткнуты пара пистолетов, топорик и зонтик. На одном его плече висело охотничье ружье, к другому – прикреплено чучело попугая. Предложив руку графине, Корнелиус Б. Пилгрим спросил:

– Разрешите пригласить вас на танец, леди Бессингтон?

Поскольку графиня только что облегчила душу рассказом о своем горе и подбодрила себя очередным бокалом кларета, согласие последовало незамедлительно. Когда заиграла музыка, американец повел свою даму значительно быстрее, чем было нужно, чтобы ее не слишком водило из стороны в сторону. Едва они миновали оркестр, графиня подняла взгляд и увидела одноглазую птицу на плече у своего кавалера. Она немедленно узнала африканского серого попугая, которого они с леди Беатрис несколько месяцев учили осыпать миссис Бутс самыми вульгарными оскорблениями. С особым усердием они отбирали из всех бранных словечек те, которые ей больше всего подходили. Сначала заговорщицы ругали друг друга, чтобы выяснить, каким запасом непристойностей обладают, но оказалось, что их язык чересчур благороден, а потому они обратились к словарям. Когда же и там им не удалось найти особенно сильных выражений, они пошли к «Королевскому гербу» покупать свиные ножки у пьяной торговки. У нее они почерпнули истинные жемчужины сквернословия, которые заставили бы покраснеть даже извозчика. Когда леди принялись обучать им попугая, некогда принадлежавшего какому-то матросу, птица от удивления широко раскрыла свой единственный глаз. Как только самообладание вернулось к ученику, он принялся усердно запоминать все, чем его пичкали, соблазненный премией в виде бразильских орехов. После нескольких месяцев натаскивания обе женщины решили, что попугай наконец готов. Они встали у окна в гостиной леди Беатрис, из которого открывался вид на Часовой двор, и с нетерпением стали поджидать свою жертву. Как только заговорщицы увидели экономку, пробегавшую через двор, словно испуганный фазан, они поставили клетку на подоконник и предложили орех главному исполнителю своего коварного замысла. Правильно поняв намек, попугай наклонил голову набок, раскрыл свой массивный клюв и во всю мощь крошечных легких принялся выкрикивать ругательства, которым суждено было стать последними в его жизни.

Когда леди Бессингтон взглянула на чучело несчастной птицы, ей вдруг вспомнилось выражение лица миссис Бутс, и графиня непристойно фыркнула. Не сдержавшись, она захихикала, потом тихо засмеялась, и чем больше старалась забыть ужас и негодование на лице экономки, тем явственней издаваемые ею звуки походили на хохот. Графиня больше не могла танцевать. Она запрокинула голову, так что Корнелиус Б. Пилгрим был вынужден подхватить ее, поскольку дама буквально тряслась от смеха в его объятиях. Каждый раз, когда он спрашивал, в чем дело, бедняжка была в состоянии лишь пропищать «попугай» и снова содрогалась в конвульсиях. Ее смех вскоре заразил кавалера, плечи которого стали подрагивать. Птица тоже начала пританцовывать, что только усилило истерику. Рыдающая от смеха пара вскоре создала затор, который привел к тому, что священник, одетый Ричардом III, натолкнулся на органиста, пришедшего в обличье одного из принцев, погибших в Тауэре[53]. Эти два джентльмена немедленно обвинили друг друга в случившемся и, поскольку им не удалось прийти к разумному компромиссу, затеяли драку. Их тут же выдворил лакей, который был вынужден стоять между ними и на улице: джентльмены затеяли спор, действительно ли Ричард III убил двух маленьких принцев. Между тем Минк охотно танцевала со всеми, кто ее приглашал, стремясь продемонстрировать свое умение, чтобы никто не заподозрил, будто именно она в ответе за злополучное лансье. Но в конце концов устала даже принцесса, и, когда часы пробили четыре, в танцевальном зале уже никого не было. Лишь чей-то несвежий мужской чулок остался лежать на полу.