Минк поспешила сменить тему разговора:

– Лучше расскажите, как продвигаются ваши изыскания. Удалось ли вам найти новые места, где появляются призраки, мистер Пилгрим? Случись мне нанимать новую служанку, это будет нелегко сделать, если они всё еще на свободе.

– Я охочусь на них каждую ночь с тех пор, как приехал, – ответил исследователь. – Но не так просто хранить это в тайне. Вы даже представить себе не можете, сколько людей бродит по дворцу после наступления темноты. Я был замечен со всем своим снаряжением, и пришлось выдумывать, зачем оно мне понадобилось.

– А какие приспособления нужны для ловли духов? – спросила Минк.

Корнелиус Б. Пилгрим уселся поудобнее. У него было несколько больших сетей, в которые он собирался их поймать, моток веревки для того, чтобы заарканить, если ему не удастся подобраться к ним поближе, и пистолет на тот случай, если дело примет неожиданный оборот.

– А кроме всего этого, я беру с собой сыр.

Принцесса подняла брови:

– Сыр, мистер Пилгрим?

– Кусок чеддера. Никто не может устоять против чеддера, мэм, даже мертвые.

– И помог ли вам сыр, мистер Пилгрим?

Американец опустил глаза.

– Пока мне удалось привлечь лишь внимание леди Бессингтон, да еще в мою сеть попали двое лакеев, – смущенно проговорил он. – Но я не сдаюсь. Мне только что удалось раздобыть фонограф[54], и как раз сегодня я собираюсь сделать первую запись.

Пуки принесла чай. Принцесса подошла к окну и выглянула наружу. Когда дверь за уходившей служанкой закрылась, Минк спросила, как поживает миссис Бэгшот.

– Иногда мне слышно, как она рыдает по ночам в своей спальне, – откровенно признался мистер Пилгрим. – Бедняжка решила внести кое-какие изменения в интерьер своих апартаментов, что, кажется, помогает ей немного отвлечься. Люди встречают горе по-разному. Одни цепляются за каждое воспоминание, другие желают скорей обо всем позабыть.

Минк медленно повернулась к гостю:

– Я искренне сочувствую вам, мистер Пилгрим. Сперва на вас свалилась смерть друга, а теперь вам приходится делить кров с его вдовой. Но я вдруг вспомнила, что вы познакомились с миссис Бэгшот раньше, чем с генералом. Должно быть, в молодости она была очень красива.

– О да! – последовал быстрый ответ, сопровождаемый нервным смешком.

Принцесса вернулась на свое место.

– Это была любовь с первого взгляда? – спросила она.

Корнелиус Б. Пилгрим замер.

– Я думала о вашем керазавре, мистер Пилгрим, – продолжала Минк. – Терялась в догадках, почему вы передали его именно в английский музей. Единственное, что пришло мне в голову, – вы собирались кому-то его показать. Хотели произвести впечатление именно на этого человека. И гораздо большее, чем на ваших американских коллег. Это могла быть только женщина.

Ответа не последовало.

– И поскольку нынешняя ваша поездка в Англию, по всей видимости, первая, то я подумала, что вы, наверное, познакомились с этой женщиной за границей. После этого мне сразу вспомнилась миссис Бэгшот.

Гость продолжал молчать.

– Мистер Пилгрим, я боюсь за ваши брюки.

Американец опустил взгляд, увидел, что его чашка с блюдцем опасно накренились, и поставил их на стол. Он помолчал, а потом нерешительно начал свой рассказ.

Корнелиус Б. Пилгрим повстречал миссис Бэгшот семнадцать лет назад. Ему только-только исполнилось двадцать два, ей было восемнадцать. Девушка сопровождала отца, когда тот совершал деловую поездку в Америку. Англичанин с дочерью остановились на пару дней погостить в доме Пилгримов. В то время ее отец был главной фигурой в компании, изготовлявшей «Патум пепериум», паштет из анчоусов, который высоко ценили английские джентльмены. Этот продукт демонстрировался на Парижской продовольственной выставке в 1849 и 1855 годах и был удостоен почетного диплома. Пилгрим-старший стал его единственным американским импортером, решив сделать хороший бизнес на этом деликатесе, по цвету напоминавшем ил, остающийся на дне Темзы после отлива. Даже в таком быстро развивавшемся городе, как Чикаго, который пытался соперничать с Нью-Йорком по части европейской изысканности, в ту пору не нашлось ни одного другого дельца, который согласился бы продавать перемолотые останки анчоуса – маленькой рыбки с закругленной мордой и острыми зубами. Однако продажи пошли так успешно, что 1867 год стал отправной точкой так называемой Большой чикагской анчоусной лихорадки, – во всяком случае, под этим наименованием она упоминалась много лет спустя в некрологах его отца.

Сначала Корнелиус Б. Пилгрим не слишком заинтересовался молодой англичанкой, которая почти всегда молчала, когда они сидели в гостиной перед обедом. Однако он не догадывался, что ее сдержанность объяснялась ужасом перед шестью переменами блюд, каждое из которых было приправлено ингредиентом, напоминавшим по запаху носки сборщика морских моллюсков из Суонси. Ее мутило при одной мысли об анчоусном паштете. А хозяйский сын то и дело поглядывал на каминные часы в надежде, что вечер скоро закончится. Однажды, когда они сели за стол, к своему большому облегчению, он вообще ее почти не видел: гостья была скрыта от его глаз стоящей на столе высокой, по тогдашней моде, кадкой с пальмой. Девушка заговорила лишь после того, как были поданы закуски: сказалось чувство успокоения, когда выяснилось, что фазан на ее тарелке не сдобрен паштетом из анчоусов. Теперь ей ничто не мешало, и она принялась рассказывать о первых в мире статуях динозавров, выставленных в лондонском Хрустальном дворце, который она недавно посетила. Там скульптор Бенджамин Уотерхаус Хокинс устроил знаменитый обед внутри огромного игуанодона, имевшего в длину целых тридцать футов.

– На эту трапезу он пригласил более двадцати джентльменов, принадлежавших миру науки, – заметила гостья, звонко рассмеявшись.

Очарованный ее английским выговором, Корнелиус Б. Пилгрим поднял глаза и попытался разглядеть девушку сквозь листья пальмы, но уловил только слабый блеск бриллиантов. В конце застолья, когда она спросила, намерен ли он всю жизнь заниматься бизнесом, продолжая дело своего отца, он почувствовал всю силу ее привлекательности. И прежде чем молодой человек осознал, что говорит, он объявил, что собирается стать палеонтологом.

Как только дамы оставили джентльменов, чтобы те могли насладиться сигарами, Пилгрим-старший, и без того разгневанный тем, что фазан на его столе имеет вкус дичи, а не анчоусов, простер руки к сыну и просил: «А как же паштет?» Однако перед Корнелиусом Б. Пилгримом теперь забрезжила перспектива жизни без соленого деликатеса, и он отверг все мольбы отца занять подобающее место в его торговом доме. Графин с портвейном обошел сидящих за столом несколько раз, прежде чем стало ясно: стороны не идут на уступки и все попытки заключить сделку бессмысленны. Когда наконец утомленный хозяин предложил джентльменам присоединиться к дамам в гостиной, его сын сразу же подсел к англичанке, которая открыла ему глаза на мир новых возможностей. Они прервали беседу лишь тогда, когда всем выдали по свече, чтобы идти наверх спать: молодые люди замолчали, пораженные внезапной мыслью, что им предстоит расстаться до утра.